Бродить по городу, с наступлением темноты, в свободное от работы время, у Паркера давно вошло в привычку. Ночная прохлада помогала привести в порядок мысли, а стены в одинокой квартире, невыносимо давили ощущением одиночества. На улице ещё было много народу, все спешили закончить свои дела и скорее оказаться дома, в то время, как Джей бежал из него. Засунув руки в карманы кожаной куртки, он брёл вдоль витрин магазинов и различных забегаловок, по привычке запоминая случайно услышанные имена, номера не правильно припаркованных авто... Почему-то в голову лезли мысли о том, что он давно не звонил матери:- Как она? нужно обязательно позвонить ей завтра...- После пропажи брата их отношения заметно охладели и вскоре и без того редкие звонки вовсе сошли на нет. Мать стала горьким напоминанием тяжёлой потери для Джейсона, а он в свою очередь, стал чем- то подобным и для неё. Свет фонарей заставлял переливаться огненным светом нашивку на куртке. Это яркое солнышко подарила Паркеру давняя знакомая- Касандра. Теперь, когда он снова оказался в Скрентоне, Джей носит именно эту куртку, в надежде найти кого- то знакомого с этим знаком, что бы разыскать Кэс, но пока солнышко не принесло ожидаемых плодов. Из-за повышенной влажности, и без того не послушные волосы Паркера, свернулись в тугие спирали кудряшек и теперь падали на глаза, закрывая обзор. В какую- то минуту все мысли ушли из разума и тело действовало на автомате. Людей вокруг становилось всё меньше и шум проезжающих мимо машин подозрительно стих. Когда Джей пришёл в себя, он стоял в плохо освещенном переулке, как он сюда попал- трудно объяснить. Из глубины узенькой улочки доносились звуки шагов, кто- то шёл в его направлении, цокая каблуками. Джейсон, не спеша,двинулся на встречу, но идущий, с другого конца, человек вдруг остановился:
- Ой, извините!- Судя по голосу это девушка и она с кем-то столкнулась... я слышал как она вошла в переулок и слышал свои шаги и больше ничего... третьего человека здесь быть не может, если только это не... вот чёрт!- Паркер прибавил шаг и, подойдя ближе, к предполагаемому месту столкновения, увидел высокого, атлетически сложенного мужчину. Девушку, стоявшую за ним, видно не было, но то, что ей эта встреча не по душе, чувствовалось даже на приличном расстоянии:
- Может найдёшь сопернике себе вровень? или можешь только с девчонкой справиться?- Как только парень повернул голову в сторону Джея, последний тот час пожалел о своих словах. На него уставились два красных глаза- это был стригой, к большому сожалению Паркер прекрасно понимал, что это значит: либо он сможет его отвлечь от девушки и она сможет убежать, либо они погибнут оба. Касандра подробно рассказала о этих существах, в то время, когда работала вместте с Джейсоном, но до сегодняшнего вечера, он никогда их не видел. Морои?- да, Дампиры?- сплошь и рядом! Стригои?... это миф, или реальность?- реальность и если верить Кэс, то после встречи с этими тварями, шансы выжить равны нулю. Не ожидавший бонуса к ужину стригой замер, на несколько минут, а затем двинулся на Паркера. Джей оглянулся вокруг, в поисках кого- нибудь оружия, если ему суждено погибнуть, то нужно, хотя бы, сделать это достойно. Как бывает очень часто, ничего полезного под рукой не оказалось. Вооружившись крышкой мусорного бака, агент ФБР стал отражать сокрушительные удары стригоя. После не продолжительного боя, около двух минут, состояние тела Джейсона трубило тревогу. Правый глаз ничего не видел, кажется пара пальцев на левой руке сломаны и рёбра с права:- Мои любимые...- Паркер понял, что если он сейчас ничего не сделает- он погибнет сам и не убережёт девушку, ведь пара минут слишком мало, что бы убежать, да еще на таких каблуках. В какую-то секунду стригой раскрылся для удара и Джейсон не упустил свой единственный шанс: он ударил стригоя, что есть силы, в область сердца, затем схватил за шею и развернув тварь на спину принялся его душить. Боль от ушибов и переломов растекалась по телу словно раскаленная лава, остатка сил не хватит, что бы прикончить кровососа до конца, но вдруг из не от куда появилась та самая девушка, Джей узнал её по звуку каблуков, и всадила кол в грудь стригоя с такой силой, что чуть было не проткнула на сквозь лежащего под ним Паркера:- Вот тебе и раз! чуть не умер спасая девушку, которая прекрасно бы справилась и без меня!- Это была последняя мысли Джейя, перед тем, как всё его сознание поглотила боль. Он лежал на земле и хватал воздух, словно выброшенная на берег рыба. Ему нужно в больницу, ему нужна помощь. Перед глазами появилось прекрасное личико:- Должно быть всё- таки доигрался... Это Ангел и он проводит меня к Отцу...- Постепенно всё вокруг померкло и Джей провалился в без сознательную тьму.

Ее горящий предвкушающий взор ощупывал каждый миллиметр танцпола, словно девушка старалась впитать в себя атмосферу, царящую в этом красивом ресторане, погрузиться в мир чувственности и сексуального возбуждения, царившего там, где несколько пар готовились к своему выступлению. Взгляд невольно заскользил по ним, оставляя за собой странное желание выйти туда же, податься очарованию сегодняшней безлунной ночи и откинуть свое прошлое, хотя бы на миг не заостряя внимание на будущем. Только настоящее, момент истины, момент звучащей музыки. Ни слов, ни мыслей – лишь безраздельная страсть, правящая балом в ее теле.
Может я поспешно отшила того парнишку.
Непрошеная мысль, но Саша быстро отбросила ее прочь. Нет, этот танец абы с кем не танцуется. И этот урок она хорошо выучила.
Ее взгляд не мог оторваться от действия, все значительнее набирающего обороты. Людей становилось все больше. Пришедшие посмотреть на шоу, не многие из них догадывались, что оно станет, не забываем. Организаторы не прогадали – танго, такое загадочное, такое красноречиво чувственное, казалось, проникало в души всем собравшимся, стоило музыкантам лишь дотронуться до своих инструментов и излить мелодию вечного танца наружу, прямиком в их сердца. Забавно, но даже стригойская сущность внутри усмирялась под воздействием музыки. Саша словно перенеслась на несколько лет назад туда, где могла быть самой собой – юной, прекрасной, очаровательной.
Совершенно безотчетно стригойка покачивала одной ногой, выстукивая ритм собственного танго, всегда звучащего в ее голове. Вечер мог испортить лишь голод, который не прошеным гостем резко постучал в дверь. Слишком много тех, кто привычно служил ей закуской, слишком остро желание вгрызться в глотку того милого официанта, подававшего коктейли гостям и снующего перед ней туда сюда дразня ее обоняние.
И в тот же миг запах голода сменился на совершенно потрясающий аромат красных роз. Саша повернула голову, чтобы понять, откуда исходит источник дивного благоухания, как тут же наткнулась на целую охапку ярчайших красных роз – таких, что  превзошли даже кровь с ее алой окраской.
Любопытно.
- Это вам, мадемуазель, - провозгласил молодой паренек в стандартном костюме официанта, - от джентльмена, расположившегося у танцпола.
Саша вдохнула в себя аромат чудесных цветов, тщетно припоминая, когда ей доводилось в последний раз получать такие презенты. В ее стригойской жизни таких случаев точно не наблюдалось. Пригладив белокурые волосы в соблазнительном жесте, девушка открыла послание, предлагающееся к букету, которое оказалось карточкой для участия в приближающемся конкурсе. Девушка невольно прикрыла глаза, и легкая улыбка тронула ее губы. Судьба или нет, блондинке было все равно.
Повернув голову вправо, Саше не составило труда отыскать таинственного поклонника. Темные волосы, элегантный костюм и взгляд одновременно холодный и притягательный, проникающий куда глубже, чем ей того бы хотелось. Все внутри кричало об опасности. Саша умело могла определить его возраст. И этот незнакомец, Джереми, был одним из тех, кого она тщетно пыталась избегать. Древие стригои представляли для нее угрозу, были сродни яркому пожару.  Но словно огонь для мотылька,  он так и манил подойти поближе, несмотря на знание того, что губительное пламя вполне может опалить крылья, если переступить черту. Все, что нужно сделать – это встать и уйти, сбежать в ночь снова.
Нет! Я устала бегать.
И вопреки доводам рассудка, Саша, вынув одну розу из своего букета, грациозно поднялась с места и направилась к своему кавалеру. Да, именно он ей и был нужен, именно его она сегодня ждала, чтобы отдаться чувству ритма и влиться на танцпол, кружась под звуки аргентинской фейерии. В умелых сильных руках, прижимаясь ближе к телу мужчины, обладающего тем, что необходимо для танго – сексуальностью, бессмертием и тайной. Обнажить ему свою душу? Да. Только после того, как его душа коснется ее ладоней.
Дойдя до его столика, девушка направилась чуть в сторонку, приблизишись к организатору танцев и зная, что Джереми ее услышит, отдавая карточку с его именем, произнесла:
- Мы бы хотели поучаствовать. Меня зовут Саша, - ее лукавый взгляд скользнул по танцполу, и на губах появилась чувственная улыбка. Скорее почувствов, чем увидев за своей спиной стригоя, она тихо произнесла:
- Я польщена вашим приглашением и, - Александра обернулась, встречаясь с его взглядом, - могу сказать, что вы не ошиблись.

And the perverted fear of violence
Chokes the smile on every face
And common sense is ringing out the bell
This ain't no technological breakdown
Oh no, this is the road to hell (с)

Прохладное покалывание на шее, вызванное искусным мастером, набивающим новую татуировку, свидетельствовавшую об убийстве еще одного стригоя, отдает легкой болью и осознанием собственной значимости. Маркус, не обращая внимания на неприятные ощущения, поглядывает на юного дампира, корчащего лицо в попытках избавиться от ноющей ломки в предплечье каждый раз, когда машинка касается его кожи, и старается скрыть свою улыбку. Он уже видел этого парнишку, примкнувшего к группе свободных дампиров-охотников, раньше,  накануне большой вылазки, в которой они и заработали себе по новой молнии, но не успел перекинуться с ним и парой фраз. До той ночи, Маркус и не подозревал о существовании ада. Эпицентр стригойской активности, пекло, как окрестили то злосчастное место сами дампиры. Столько погибших… Невольно, глаза заволакивает пелена воспоминаний и, вцепившись в кресло со всей силы, что заставляет костяшки пальцев заметно потерять свой цвет, он, стараясь не шевелиться, с усилием выбрасывает из головы кровавую картину тех событий, заставивших его пересмотреть свой взгляд на все, что он знал до этого. Настроение резко ухудшается.
- Не впервые? – интересуется «малыш», мысленно получающий такое прозвище, на что Маркус делает легкий утвердительный кивок, обращая взор на огромное окно, тем самым показывая, что не расположен к беседе.
В Париже властвует непогода. Промозглый дождь со шквальным ветром, гоняющим по антрацитовому небесному полю свинцово-серые тучи, с особым наслаждением  обрушивающие молнии на ни в чем не повинный город, даже Россия с ее переменчивым климатом была более гостеприимной.  Ливень словно омывает город от крови….
По коже пробегает с десяток мурашек и хочется стряхнуть с себя наваждение и боль, которая растягивается, словно резина, где-то глубоко внутри, затрагивая каждый нерв. Боль, которая не идет ни в какое сравнение с машинкой, что жужжит над ухом, нанося отличительный знак.
-Готово, - произносит мастер, хлопая Маркуса по предплечью. В его глазах светится уважение и та же боль, но дампир не в силах сказать ни слова, поэтому снова, не проронив ни звука, кивает, хватает куртку, бросая быстрый взгляд на «малыша» и, ероша волосы на затылке, выходит за дверь. Не успевает двинуться дальше, как со скамейки возле лазарета поднимаются двое, заставляя мужчину на миг замереть, скользя взглядом по вновь прибывшим дампирам. Высокий брюнет с пронзительно голубыми глазами, выделяющимися на фоне  его смуглого лица, и миниатюрная красивая девушка с копной темных волос, туго стянутых в хвост. Она улыбается ему, и Маркус с усилием преодолевает ответную улыбку. Макс и Елена. Первые с кем он познакомился здесь, в Париже. Так же как и он не коренные жители, приезжие вольные дампиры.
Ха, Татьяну бы хватил удар узнай она сколько дампиров ходит не повязанных ее тупыми законами…
- Видел бы ты свою рожу, Крейг. Неужто было так больно? – смеется темноволосый парень, за что получает от стоящей рядом дампирки под дых. Взгляд ее карих глаз обращается к Марку и, чувствуя невообразимую нежность и душевное стремление, направленных к нему, мужчине нестерпимо хочется сбежать прочь. Он не достоин ее. Он это знает, она это знает. И Макс тоже. Опережая дальнейшую реплику девушки, опирается на стену, принимая как можно более беспечный вид, обращаясь к дампиру.
- Посмотрел бы я на тебя. Ах да, - хлопает себя по лбу, -  тебе же не положена татуировка, - это не честно упрекать в таком того, кто спас тебе жизнь, но сложно справиться с искушением и не подначить этого павлина, распушившего свой хвост перед понравившейся девушкой. Елена хихикает и Маркус дает слабину, чуть улыбаясь ей своей самой обворожительной улыбкой,  переводя взгляд на пунцово-красного парня, стоящего рядом.
-Остынь, ок? – Крейг поднимает руки вверх в шуточном жесте «сдаюсь» и, опуская, протягивает одну для рукопожатия. Губы Макса трогает легкая усмешка и через секунду перепалка забывается.
- Что вы здесь делаете? Я думал, мы встречаемся у Стива?
Елена мрачнеет и, прежде чем девушка отворачивает лицо, в уголках ее глаз Маркус замечает маленькие серебряные капельки слез. Ее друг, напротив, не отводит взгляда, ему и выпадает доля рассказать про случившиеся.
-Стив умер, Маркус, - Макс сжимает и разжимает кулаки, словно не может справиться с гневом. Перед глазами снова плывет уже знакомая пелена забвения, возвращая моменты прошлого, стальной хваткой сжимая сердце. Крейг стискивает челюсти, причиняя себе боль, дабы отвлечься от созерцания призрачной картины вчерашнего кровавого побоища, стараясь фокусировать внимание на Макса, рассказывающего как случилось так, что самый храбрый дампир, которого они когда-либо знали не пережил это утро. Но мыслями он где-то в другом месте, там где оставил почти половину своих друзей, там, где ночные твари сбили спесь с молодых стражей, возомнивших себя сильнее самых опасных творений на земле. Их оцепенения его выводит легкое прохладное прикосновение к руке. Оно сродни весеннему ветерку, приносящему в твою жизнь обещания скорого наступления тепла, обещая, что холода канут в небытие, забудутся и восторжествует новая жизнь. Марк встречается взглядом с Еленой, понимая, что не в силах больше бороться с собственными чувствами. Ему хочется крепко обнять ее и сказать, что все будет хорошо, что он не даст ее в обиду, что будет с ней рядом. Но вместо этого, дампир убирает руку и отводит взгляд. Всегда один. Не стоит подпускать к себе никого, не стоит давать слабину и пускать в душу чувства. Однажды так было с Аделиной, затем с Дэнни и Винсом… Все те, кого он любит рано или поздно уходят из его жизни, порождая в израненной душе новых демонов, когтистыми лапами рвущих его сердце в клочья, ломая ребра, заставляя захлебываться кровью, чтобы в разум пришло медленное осознание, что одному оставаться куда легче.
- Маркус, - ее голос привлекает внимание,  и он, возвращаясь на грешную землю из плена своих мыслей, переводит взгляд на девушку, - мы собираемся в бар, выпить. Поэтому и пришли за вами.
Чуть еле слышная обида сквозит в приятном тембре, и собственный эгоизм накатывает волной осуждения, бьет прямо в голову, как контрольный выстрел.
Ты ее не достоин! Ты сделал ей больно, не усугубляй…
-Мы? – удивляется он, но тут распахивается дверь и на пороге появляется «малыш», застывающий на пороге, как каменное изваяние, с комичным выражением лица.
-Ты и Курт, - лаконично отвечает она, качая головой в сторону мальчишки. Маркус приподнимает одну бровь в вопросительном жесте и Елена закатывает глаза, смешно морща свой прелестный носик, от мужчины не ускользает, что она походит чуть ближе, давая время Максу рассказать о случившемся парню.
-Все произошло слишком быстро, так ведь?
Маркус пожимает плечами, не до конца уверенный о чем именно она говорит. О стригойской ловушке, о смерти Стива или о них самих, предоставленных  себе, потерявшихся на просторах чужбины вольных дампирах, потрепанных адским пеклом, но не сломленных духом. А может она говорит о той ночи, которую сам Крейг считает ошибкой.
-Елена, я… - так просто, но слова не идут с языка, да и разговаривать не очень-то и хочется. Снова скрыться от эмоций куда легче, куда проще выстроить огромную стену, как самое, что ни на есть твердое препятствие на пути к жизни вне отчуждения от собственных чувств. Он стремится доказать, что ему никто не нужен и каждую ночь, просыпаясь во тьме страхов, приходящих в видениях прошлых лет, проигрывает эту битву.
Но сегодня ему не суждено ничего ей разъяснить, так как Макс уже тянет девушку поближе к себе и есть в этом жесте что-то собственническое, что заставляет Маркуса одновременно почувствовать ревность и некую правильность, что так и должно быть. Так и никак иначе.
- Нам пора, - говорит дампир, - ты с нами, Крейг?
Надо бы отказаться, да только вот уединение в своей квартире в темноте мыслей, не принесет ему долгожданного успокоения, поэтому он легко кивает, не сводя глаз с девушки, и молча идет следом, отрешаясь от бесконечного потока информации, вырывающейся из уст «малыша».
С отрывков его сбивчивой речи ясно, что он, как и они все не в силах поверить, что Стивена больше нет, но в отличие от старших товарищей не спешит зарывать собственный гнев под налет вынужденного безразличия. Почти всю дорогу он не прислушивается к разговорам, предпочитая уединение в личном мире бездушности, который он избрал, как самый лучший способ спасения от ненужных эмоций, которые не спешили обходить его стороной. Как ни старайся, а ты создан из плоти и крови, следовательно,  с каждым вдохом хранишь в себе любое из тех чувств, что сам решил сковать цепями.
Забудь, - шелестит внутренний голос.
Бар «Белый ирис» встречает дампиров своей расслабляющей остановкой, громкой музыкой, обилием разнообразной выпивки и толпой, в которой они могут затеряться, на миг позволив себе стать простыми людьми.
Кивнув своим товарищам, Маркус никого не дожидаясь, отправляется прямиком к барной стойке, заказывая двойной виски, залпом осушая стакан и с громким стуком ставя его на место. Жестом подзывает бармена, прося повторить, второй напиток уже смакует, позволяя алкоголю медленно заполнять каждую клетку его усталого организма, принося с собой легкость и расслабление.
- Ты так напьешься, и мне придется тащить тебя домой на собственной спине, - смеется Макс, заказывая то же самое и протягивая один из стаканов Елене. Марк лишь отмахивается от него нечленораздельным предложением, произнося тост за почившего с миром командира, и все четверо осушают свои бокалы. Два часа такой импровизированной панихиды, с обилием текилы и разговоров о том, каким хорошим дампиром был Стив, пролетают незаметно. Курту явно приходится труднее всех, ведь перепить трех дампиров ему все же не удается и заметно навеселе, он встает со своего места, отбрасывая тяжелый дубовый стул в сторону, и бредет к выходу. Маркус встает следом с широкой, так редко появляющейся на его лице, улыбкой.
- Похоже, Макс, на спине тащить придется «малыша». Надо бы проследить за парнем.
- Ты вернешься? – спрашивает Елена, стараясь скрыть смущение от вопроса, слетевшего с ее губ.
А почему бы и нет? – думает Маркус, кивая в ответ и следуя за пареньком, который предпочел выйти через черный ход данного заведения. Крейг медлит, сталкиваясь с танцующей парочкой, преграждающей ему дорогу, и краем глаза замечает четыре , скользнувшие в дверной проем, фигуры, где минутой ранее исчез  Курт. Медленное осознание неприятно жалит ,взбудораженные алкоголем, мысли, но чутье редко обманывается насчет беды.
Прибавляет шаг, чтобы убедиться, что всему виной излишек текилы и, отворяя дверь, видит как в остекленевших глазах «малыша», недавно испытывавшего юношеский восторг от убийства первой немертвой твари, догорают последние искры жизни и его тело падает на землю с глухим стуком, отдающим эхом в ушах Маркусу. Четыре пары светящихся алых глаз разом оборачиваются на звук закрывающейся за спиной дампира двери, и у Крейга остается в запасе полминуты, чтобы скоординировать свою непослушную руку и достать из куртки серебряный кол. Но время работает не на его стороне. Один стригой бросается к нему, поднимая парня за шею над землей и доли секунды, словно играя, всматривается в его лицо. Его хватка столь сильная, что легкие обдает жаром, когда дампир больше не способен сделать ни вдоха. Маркус ошеломлен собственной никчемностью и корит себя за безрассудство, которое может стоить ему жизни, но мысленно он молит лишь об одном, чтобы Макс и Елена не вышли сюда. Насытившись, стригои уйдут сами.
Так просто сейчас этой твари свернуть ему шею. Его клыки слишком близко, в глазах полыхает настоящий огонь, а на почти скучающем выражении лица можно лишь увидеть всю ненависть к той расе, что рождена для охоты в ночи, на порождений тьмы. Но, Крейг не сдается, его рука уже нащупывает кол и, почти теряя сознание от нехватки кислорода, он все же наносит удар стригою, заставляя того взвывать и, ослабляя хватку, выпустить шею дампиру из своих когтей. Кол так и остается в грудной клетке немертвого, чуть правее истинного назначения, но дает Маркусу возможность прокашляться и попытаться дать бой.
-Ты что решил сбежа.. – появившаяся на пороге Елена не успевает закончить фразу, так как один из немертвых хватает е хрупкое тело и швыряет со всей силой в противоположную от Маркуса сторону, прямиком к Курту, так и лежащему, там в темноте, с застывшим ужасом в остекленевших глазах. Нечеловеческий крик раздается из его уст, когда Крейг кидается на тварь, причинившую боль дорогому ему человеку и валит его на землю, опуская тяжелые удары на голову стригоя, разбивая кулаки в кровь, остервенело вдалбливая своей мощью того прямо в землю. Его отрывают от окровавленного месива, в которое превратилась голова немертвого, и Марк не сразу понимает, в чем дело, но когда острая боль пронзает лопатки, парень осознает, что в этой битве ему не выжить. Кости словно ломают изнутри, дампир буквально чувствует, как звериная лапа пронзает его насквозь, разрывая кожу, вторгаясь в его тело.
-Маркус!
Голос врывается из пелены забытья, и с усилием оборачиваясь, Крейг видит Макса, сжимающего окровавленный кол и рядом лежащего стригоя, бьющегося в предсмертной агонии с зияющей дырой на том месте, под которым когда-то билось сердце. Хочется пошутить, что теперь дампир получит свою татуировку, а не будет подначивать других, но через мгновение истошный вопль вырывается из груди друга, когда в его шею вгрызаются клыки немертвого, раздирая артерию в клочья. Сил двигаться не осталось, но с нечеловеческим усилием, Крейг поднимается, чтобы через секунду отключиться, когда на голову обрушивается что-то тяжелое. Последнее, что он видит, падая в темноту – это трех друзей  в луже крови и трех тварей, склоняющихся к ним.
А демоны уже ожидают его в персональном Аду.

Иногда нужны годы для того, чтобы в груди проросли семена любви, но порой достаточно мгновения, единого взгляда, чуткого прикосновения. Эту простую истину многие века пыталась донести до Натаниеля его любимая сестра, но мужчина считал все это лишь романтической чушью жаждущей любви девушки. Но каково это - загораться под взглядом прекрасной девушки, сходить с ума от ее прикосновений и... Впервые, за долгую жизнь, совершенно не думать о крови. Такая мгновенная влюбленность способна возвысить тебя до небес или низвергнуть в пучину ада лишь по мановению объекта твой страсти.  Столь быстро воспламенившись чувством, есть риск сгореть дотла, но также есть и шанс приручить жаркое пламя, привыкнуть к его жару. Очень часто огонь соблазнителен, особенно когда ты всю жизнь живешь во тьме.
Нет, Натаниел вовсе не утверждал, что влюбился в Александру Петрову за столь краткий срок, он все еще слабо верил в возможность возникновения столь возвышенного чувства в первые мгновения знакомства. Но те эмоции, что пробуждала в его стригойской душе юная моройка, были явными предвестниками любви и обожания с его стороны. Он не мог скрывать восхищение, смотря на нее, не мог погасить жар на своей холодной коже каждый раз, когда они соприкасались. Не мог вообще думать о чем-либо, помимо прекрасной Александры. Его душа, если верить в то, что у стригоя она есть, была переполнена вполне человеческими чувствами и эмоциями, теми самыми, что он так бережно охранял век за веком, боясь потерять в пучине крови и равнодушия. Очень часто Натаниел думал, что сохранившихся чувств и эмоций ему хватит лишь на преданность и любовь к семье, но сейчас, чувствуя подъем всего человеческого, что было в нем, из недр его души, он понимал, что удалось сохранить в себе гораздо больше, чем можно было рассчитывать. Все эти годы довольствуясь крохами чувств, отдаваемых сестре и получаемых от нее же, Натаниел словно накапливал их в себе и прятал в тайные закрома разума, где они ждали лишь повода выплеснуться на поверхность безумным потоком. И эта девушка, прекрасный светловолосый ангел, достоиный восхищения и поклонения, стала тем самым поводом и теперь Натаниелю оставалось лишь стойчески держать себя в руках, дабы не сломиться под натиском чувств и не пасть ниц перед моройкой, или, что было бы и вовсе непростительно, накрыть ее алые уста своими прохладными губами прямо перед всей этой напыщенной публикой.
- Фортуна благоволит к нам обоим, - проносится тихий шепот, вырывая его из плена мыслей и заставляя взглянуть в прекрасные глаза Александры.
Был ли этот шепот реальность или лишь плодом его воображения? Натаниел не мог с точностью ответить на этот вопрос, но его тело ответило за него: дыхание предательски участилось, глаза загорелись иррациональным счастьем, а рука с еще большей нежность скользнула по спине Александры, ощущая сквозь тонкую ткань ее платья жар кожи.
Меньше всего ему хочется прерывать наплыв эйфории и прекраснейших чувств на вопрос, способный развеить все это волшебство на порывистом ветру, но его рациональный мозг требует ответа. Ведь если он на полпути к тому, чтобы вверить свое сердце и свою стригойскую душу этой девушке, он, по крайней мере, обязан узнать, свободна ли она. Словно подтверждая эту мысль, вопрос слетает с его уст прежде, чем он может остановить его и как следует обдумать.
Он жалеет о нем почти в тоже мгновение, ведь смотреть на то, как глаза Александры наполняются болью и печалью, не то что невыносимо, но и похоже на изощренную пытку, придуманную в самом пекле адской бездны.
- Пока я принадлежу сама себе, - голос девушки звучит хрипло, то ли от сдерживаемой боли, то ли от каких-то других чувств.  - Мой отец, Константин, семья Ивашковых, да все они, - она дергает рукой, показывая на стайку людей, столпившихся где-то поодаль, - Все ждут нашей помолвки, ждут моего согласия или не согласия, и все будет решено. Но… - губы девушки трогает легкая улыбка.  - всегда остается это но.
О, это чувство, осознание того, что девушка свободна и готова сопротивляться воле отца столько, сколько сможет. Ее слова, ясно говорящие о ее нежелании выходить замуж за того напыщенного, самовлюбленного мороя... Они были музыкой для слуха Натаниела.
- Прошу вас, никогда не давайте согласия лишь из чувства долга перед другими людьми и даже перед вашими родителями. Не рушьте своего счастья. Тот юноша не стоит даже вашего мизинца, - порывисто выговорил Натаниел, понимая, что ведет себя непозволительно, позволяя себя осудить решение отца Александры.
Но я вас недостоин еще более того мороя, - подумал Натаниел и в его древних глазах мелькнула грусть. - Он по крайней мере не убийца. Ни одно из первых чудовищ.
Музыка внезапно заканчивается и Натаниел, с тяжелым сердцем, готовится передать ее в руки будущего жениха, уже рыскающего по залу в поисках мисс Петровой. Но что он может сделать? Он уже украл у него вальс с Александрой, еще один танец с ней будет непозволительной роскошью, способной навлечь осуждение окружающих на юную моройку.  Натаниел поднимает руки, готовясь, как и все присутствующие, поблагодарить маэстро за прекрасную музыку и танец, подаривший Натаниелю и Александре минуты незабываемого удовольствия от общества друг друга. Но Александра лишь порывисто хватает его за руку и тянет к ближайшей двери, ведущей к выходу из зала. Пораженный внезапной переменной моройки, Натаниел с тщательно скрываемым восторгом следует за ней, как оказалось, в прекрасную оранжерею.
По воздуху разносится прекраснейший звук, чуть было не заставивший Нейта замереть на месте. Это радостный смех Александры ручейком льется из ее губ, словно песня из соловьиного горлышка. Словно околдованный этим звуком, Натаниел следует за белокурой красавицей в беседку, с улыбкой, не покидающей его губы. Весь этот вечер словно походит на сказку, на видение, что так страшно потерять.
Что же ты делаешь со мной, Саша, - думает Натаниел, подходя непозволительно близко. - Что же ты делаешь...
В глазах девушки он видит отражение собственных эмоций, они словно светятся изнутри и горят безрассудством, свободой, которую она сама себе позволила. Это пленит его, заставляет отвоевать у пространства еще несколько сантиметров, отделяющих их друг от друга. Изящная ручка Александры взмывает вверх, словно экзотическая, красивая птичка, и скользит по щеке замершего от удивления и восторга, Натаниеля. Ее прикосновение подобно нежному летнему ветерку, ласкающему кожу. Оно дарит Натаниелю безграничный океан ощущений, который заставляет его грудь словно разрываться изнутри.
- Вы плохо на меня влияете, мистер Саттон, - шепчет девушка и ее дыхание касается его губ.
- Как и вы на меня, мисс Петрова, - с придыханием отвечает Натаниел.
Она так близко, и в тоже время так далеко. Каждый миллиметр, отделяющий их друг от друга, кажется для стригоя непозволительно широкой бездной и все его существо стремится преодолеть ее. Не в силах мыслить здраво от опьяняющего аромата Александры и от жара, исходящего от ее юного тела, Натаниел склоняет свою голову, неустанно разрывая расстояние, разделяющее их губы. Лишь когда меж их устами остается считанные крохи пространства, а дыхание их смешивается, Натаниел находит в себе силы прошептать пару слов.
- Простите меня, Александра...
И его губы, холодные как лед, накрывают пламя ее горящих уст...

Собрались звезды парами и светят,
Они навеки счастье обрели,
И счастливы они лишь только тем, что просто вместе,
Сумев в кромешной тьме судьбу свою найти. (с)

Своим внезапным, стремительным появлением на пороге бальной залы Натаниел Саттон,  в считанные минуты перевернувший привычный уклад вещей, окрасил обыденный тусклый мир, в котором пыталась жить Александра, новыми красками, вторгаясь в самые глубины ее мыслей. Девушка не слыла кокеткой, не меняла мужчин, как перчатки, отдавая предпочтение то одному, то другому моройскому юноше, возможно, она и вовсе не верила в судьбоносные встречи… В чувства, вспыхивающие с первых секунд при одном только взгляде в глаза, что навеки остаются в памяти, глаза, которые будут видеться в каждом следующем мужчине, если этот – единственный, кто сумел проникнуть в самую сердцевину бессмертной души, уйдет навсегда.
Но вот он здесь, стоит перед ней – так близко, так немилосердно далеко. И сердце отзывается на каждую мысль, на каждое желание почувствовать вкус его губ, шелк волос, прохладу ответного прикосновения.
Нещадное изнеможение – желать этого, находить это таким привлекательным, чувствовать, как лишаешься покоя, и дыхание застревает в груди. Все прочь! Отброшены все пересуды и приличия, повинуясь инстинктам, древним, как звезды, взирающие с высоты небес, Александра решает бросить вызов судьбе вопреки здравому смыслу. Не потому ли, что так часто оборачивалась назад, когда нужно было вглядываться вдаль? Не потому ли, что безумно жаждала непредсказуемого риска? Или потому что, скованная золотыми путам, не могла распоряжаться собственной жизнью, следуя, как ягнёнок на заклание?
Ее грудь тяжело вздымается и только сейчас, когда его дыхание касается ее кожи, она чувствует, как замирает в груди сердце, словно маленькая пташка, взлетевшая в жерло вулкана, ищущая спасения и свободы, от предвкушения и желания. Александра поднимает подбородок, сознавая свое безрассудство, чувствуя кожей подкрадывающееся желание, уверенная в необратимости своих действий.  Остатки всех «но» испаряются, словно тонкий слой снега под жарким солнцем, отметая абсолютно все посторонние мысли, когда слух трогает ее имя, песней звучащее из его уст, а  затем мир буквально взрывается  и миллион крохотных частиц счастья вторгаются в ее тело, заставляя прижаться к мужчине ближе.
Никогда еще никто не целовал ее так. С такой беззаветной нежность и губительной страстью, смешанных воедино, дарящих неземное наслаждение – так, как будто она значила для мужчины слишком много, так, как будто она была потеряна для него навсегда. Первый поцелуй, завладевающий сердцем и душой, навеки оставленный в укромном уголке памяти, как впервые познанное наслаждение и счастье в объятиях, совсем незнакомого мужчины и в то же время мужчины, что, казалось, был рядом с ней всю жизнь.
- Натаниел, - шепчут ее губы, в маленькой передышки, чтобы вновь почувствовать сладость поцелуя.
Жгучее желание хлынуло в жилы. Александра теснее прижималась к Натаниелю, а прохлада его рук дарила ответный пожар в ее душе, заставляя страждущие пальцы двинуться по его груди выше, опутывая шею, стремясь завладеть волосами и испытать томительное беспокойное влечение. В глубине сознания пульсировало что-то отдаленно напоминающее совесть и мораль, что все, что происходит сейчас, здесь под прикрытием темной ночной завесой, идет в разрез со всем тем, что должно было быть привито Александре с детских лет. Ни одна приличная моройка не могла позволить себе таких неподобающих вещей, пусть даже мужчина, держащий ее в своих объятиях и даривший ей минуты наслаждения, был столь порочно великолепен, как Натаниел Саттон. Но кожа жаждала прикосновений его рук, ее губы безмолвно взывали к дьявольскому искушению его рта и, ведомая, вовсе не моралью, а скорее инстинктами, Александра позволила себе очертя голову ринуться в этот омут страсти с головой. Безрассудно? ДА! Но так невыразимо прекрасно.
Где-то вдалеке проворчал гром, вырывая их из объятий друг друга, возвращая Александру с небес на землю. Ей было невыносимо тяжело сейчас думать о чем-то другом, кроме как о вопросе, терзающих разум, но, тем не менее, разрывая контакт с его прекрасными глазами, девушка отходит в сторону, вдруг ощущая, что красота вечера стремительно исчезает, стоило только выскользнуть из-под внимания мужчины, что завладел ее мыслями, а возможно, и сердцем.
Она вглядывается, сначала в небо, ощущая, как он подходит ближе, вставая за ее спиной, а затем переводит взгляд на свет, льющийся из окон, где в данную минуту ее мать уже, наверняка, разыскивает ее, наслышанная о выходке дочери и отказе танцевать со своим женихом. Девушка тяжело вздыхает, ведь так не хочется возвращаться мыслями к ненавистным перипетиями закулисных интриг Королевского Двора после того, как познала подлинное наслаждение в объятиях того, кто никогда не сможет быть с ней. Отчего-то, в том, как он целовал ее, как обнимал, как смотрела – Александра почувствовала ту невыразимую словами тоску и одиночество, которые исходили от него. Натаниел был загадкой, мечтой, тайной, которой хотелось обладать, которую хотелось желать.
Как глупо думать об этом, когда все так быстротечно! В итоге он уедет, чтобы продолжить свой путь дальше, оставив ей – свой.
- Если бы я могла поступать, как вздумается, - вдруг произнесла она, и ее голос прозвучал хрипло, то ли от непролитых слез, грозящихся вылиться подобно грозовым тучам, то ли от страсти, которая все еще не утихала в ее крови. – Я уехала бы с Габриэллой, в Америку, к новым землям, к новым свершениям. На самом деле, я очень завидую вашей сестре. В ней столько жизни, столько огня, не стесненного правилами и обществом, она вольна делать, что захочет и все, поверьте, сходит ей с рук. Но, вы правы, - она вспомнила слова Натаниеля о том, что ей не нужно прогибаться под других, - я не выйду замуж за Константина…
Обернувшись,  Александра снова всмотрелась в его глаза, ища в них ответы на свои вопросы, но находя лишь отражение своих чувств и холод звезд.
- Я очень хотела бы увидеть вас вновь, мистер Саттон, - она чуть зарделась, вспоминая, что совсем недавно они оба называли друг друга по имени, а теперь вновь вернулись к деловому обращению, - пообещайте мне, что задержитесь в наших краях?
Александра возможно даже не заметила, как затаила дыхание, ожидая услышать ответ. Попроси он сейчас ее о чем угодно – даже взглядом, она не смогла бы ему отказать. Но он был джентльменом и не просил ее о большем, чем она могла бы ему дать.

Удивительно, но чем больше пыток выносит мое тело, тем меньше боли я чувствую. А может это все от катастрофической нехватки крови. Мне давали ровно столько, что бы не помер и снова пытали. И вот в который раз я чувствую лязг металла о оголенные кости.
- Я уже устал спрашивать, Кинкейд. Но все равно повторюсь в надежде на твое благоразумие: где Пирс?
Я отвечаю сдавленным молчанием. Меня уже достали однотипные вопросы об одной и той же личности. Сколько бы они меня не пытали, я не сдам им Сашу, а значит когда-нибудь их терпение подойдет к концу. И примерно тогда же к концу подойдет моя жизнь. Остальное вопрос времени.
Очередной удар по спине рапирой и я проваливаюсь в темноту. Мой организм слишком ослаб, что бы поддерживать сознание постоянно, я словно в дурмане странствую между блаженным забвением и страшной реальностью. Из небытия меня возвращает или вкус крови, или же очередной приступ боли. В этот раз второе.
Сначала я почувствовал раскаленный металл и даже не придал этому значение. Крики отнимали слишком много сил. Но когда я понял что происходит...раскаленная труба пронизывала меня насквозь, ломая позвоночник и разрывая легкие. Я что есть силы рвался прочь от своей пытки, задыхаясь от собственных криков, но цепи крепко держали мои ослабевшие руки. Я уже не мог различить какие именно кости ломаются, все слилось в один жуткий хруст.
Я боюсь поднять глаза, даже когда пытка прекращается. Боясь пошевелиться, я жду, когда же закончится эта неизвестность. Что еще мои мучители придумали? К чему мне готовиться?
- Думаю, сегодня мы хорошо поработали. Тебе понравилась моя новая пытка? Оригинально, да? - да мой палач юморист прямо! - Хочешь стаканчик крови? Знаю, что хочешь. А раз хочешь, дотянешься.
Очередная пытка: рука, предлагающая мне целительную кровь, совсем близко и все же я знаю, что не смогу дотянуться. Не смотря на это я зверем кидаюсь вперед, гремя цепями. Повисаю на кандалах, тянусь вперед, не смотря на боль в груди. Раз за разом слышу хруст костей, а лишь потом ощущаю боль в руках. Наконец, мне удается дотянуться до спасительной чаши, но стоит мне сделать пару глотков, как стригой убирает стакан, не давая мне даже на немного утолить адскую жажду. Кровь пробуждает ярость и я решаю использовать шанс. С нечеловеческим ревом я кидаюсь вперед, еще дальше. Раздробленная кисть выскальзывает из кандалов и я тут же впиваюсь ногтями в горло мучителю. Сломанная рука почти не подвластна мне, но я все же успеваю взять себя в руки раньше, чем стригой осознает происходящее и вырываю кусок мяса из его шеи. Он взвывает от боли и это придает мне сил действовать дальше. Хватаю своего палача за ворот, притягиваю к себе и начинаю раздирать шею зубами. Стригой пытается вырваться, но уже слишком поздно, с каждой моей атакой он слабеет. Под конец остается лишь голый позвоночник и я, кое как изловчившись, переламываю ему шею.
Бой окончен. Стригой падает наземь, а я же повисаю на цепи, все еще сковывающей мою руку. Мне тяжело поверить в свою победу, все кажется одной сплошной шуткой. Неудачной шуткой. Наконец, придя в себя, начинаю пытаться выбраться, ищу на теле обидчика ключи и освобождаю вторую руку. Обессиленный падаю на колени, объятый желанием просто лечь умирать. Ухватываюсь слабыми руками за все еще горячий прут, торчащий из моей груди и что есть силы тяну, сдерживая звериный рык. Кровь запекается на раскаленном металле еще до того, как он успевает выйти из моего тела. Наконец, у меня получается полностью высвободиться. А вот встать не получается. На четвереньках ползу куда глаза глядят, надеясь найти кровь. Через пару комнат нахожу холодильник с бутылками и осушаю все до единой. В блаженной неге опускаюсь на пол и даю себе минутную передышку. Ощущение, как медленно затягиваются мои раны кажется мне величайшим наслаждением на свете. Через мельчайшие щели в дощатых стенах пробивается солнечный свет и я счастлив от осознания, что ближайшие полдня меня не тронет ни один стригой.
***
Море обаяния и толика внушения(или наоборот) и вот я уже пронзаю клыками шею довольно таки аппетитной девушки. Ее кровь не так вкусна, как моройская или хотя бы дампирская, но лишком свежи воспоминания о недавней жажде и от того, наверное, я так маниакально пытаюсь насытиться всем, что попадает под руку. Девушка не против, ей нравится и я прекрасно понимаю, что ей хочется продолжения. А вот мне не хочется. Не стоит думать, что из-за пыток я внезапно стал высокоморальным, нет. Но эта девушка не может дать мне то, чего я хочу. Потому что хочу я другую.
Отрываюсь от шеи незнакомки и позволяю ей сползти по стенке на пол в блаженной эйфории. Она что-то бормочет под нос, но я не слушаю. Разворачиваюсь и ухожу, словно вовсе ее не знаю. Спускаюсь по лестнице вниз, в основной зал бара. Уже поздняя ночь, людей не много, почти все они расселись по столикам и лишь несколько человек, склеившись в пары, шатались посередине в подобии танца. Но мой взгляд не замечает этого. Я смотрю в сторону отдаленного столика, скрытого полутьмой и, кажется, смотрю уже не одну минуту. Но я не замечаю этого неловкого ступора. Все, что я вижу и осознаю в этот момент: ее ладонь в чужой руке. Такой незатейливый жест вызывает у меня приступ ярости и мне приходится приложить все усилия, что бы совладать с собой. Но сдержать себя и заставить мозг думать в верном направлении - понятия разные. И как раз второе мне не удается. Понимаю, что совершу огромную ошибку, если подойду, и еще большую, если позволю ей и дальше отдаваться другому, я направляюсь к их столику.
- Доброй ночи - на моих губах натянута улыбка. Хоть мои слова предназначены спутнику Габриэллы, я не отрываю взгляд от девушки - Можно украсть вашу даму всего на один танец?
И не дожидаясь согласия хватаю стригойку за руку и вытаскиваю в центр зала. Меня окутывает облако жасмина и я вдыхаю его с легким благоговением. Моя рука ложится на ее талию как литая, наши тела так близки, словно между ними опять нет одежды. От мысли, что она может развернуться и уйти становится дурно, но я твердо решил не сдаваться. Есть одна черта в Эль, которую я уяснил еще в самом начале нашей встречи: ей нравится, когда ей дерзят. Не потому что "мальчик-плохиш" это круто, а от того, что она сильнее всех мужчин, с которыми так или иначе имеет дело. И не удивительно, что они ее опасаются. И если я действительно прав, то будем считать, что войну я уже выиграл. Уж мне то дерзости не занимать.
Я чувствую, как из-за нахальной ухмылки пробивается искренняя улыбка от нашей близости и все же я беру себя в руки и, напустив такое привычное безразличие, задаю вопрос, буром сверливший нутро:
- Скучала, Эль?