Заявка от Grace Waldau,
30 лет, диктор в студии звукозаписи, citizen

♬ Idol of roses, iconic soul, I know your name. Lead me to war with your brilliant direction.
Walk in the way of my soft resurrection.
Иногда в именах — судьба
Jane Fitzgerald | Джейн Фитцджеральд;
Имя персонажа, при необходимости, подлежит смене по предварительному согласованию со мной. Впрочем, надеюсь, что вам оно придётся по душе, поскольку мне оно видится весьма подходящим образу.

Сегодня мы моложе, чем когда-либо будем
В соответствии с сюжетом и жизнеописанием, а также предлагаемой внешностью, возраст героини составляет никак не менее тридцати двух лет, вплоть до тридцати пяти на выбор игрока.

В этом мире каждый должен чем-то заниматься
Последние четыре года героиня приходится законной супругой г-ну Ричарду Фитцджеральду, Главному директору по управлению рисками британского подразделения крупнейшего финансового конгломерата HSBC Holdings PLC в Лондоне. В отсутствии необходимости добывать финансовые средства для обеспечения семьи, Джейн всецело предаётся делам насущным благотворительной организации «Дочери и сёстры», основанной при поддержке состоятельного супруга. Организация по сути своей являет собой не что иное, как приют, в котором не выдержавшие домашнего насилия и сбежавшие от своих мужей женщины могут рассчитывать на поддержку и защиту, а также кров, еду и помощь в поиске кое-какой временной работы.

Если судить по виду, преступников не было бы вовсе
Предлагаемая внешность: Исключительно Sarah Paulson — смене не подлежит безусловно и категорически, поскольку я представляю персонаж именно с указанной внешностью и истово желаю видеть на форуме именно её. По стилю и образу героини рекомендую ориентироваться на третий сезон сериала american horror story [yes, yes, yes, no]

Люди рассказывают о себе, но мы это игнорируем, потому что хотим, чтобы они были такими, как нам нужно
— jane

От испачканных мелом рукавов скромного делового костюма из ближайшего магазина распродаж до непередаваемой мягкости материала лёгкого кашемирового пальто Burberry, подоспевшего к порогу по индивидуальному предзаказу аккурат в преддверии выездной сессии совета директоров HSBC. От регулярных угроз арендодателя сей же час выселить нерадивую квартирантку, в очередной раз бессовестно задержавшую плату за тесную однокомнатную квартиру в удалённом районе Лондона, до роскошных просторных апартаментов на Eaton Place, расположенных в наиболее престижном районе столицы. От возможности удовлетворения лишь наиболее существенных нужд и потребностей, строго ограниченных бюджетом, что по обыкновению оказывался распланирован едва ли не до последнего пенни до осуществления таких грандиозных мечт и стремлений, о которых в прошлом не находилось смелости и помышлять. От стези преподавателя социологии в неприметном Bexley Colledge до статуса супруги одного из наиболее видных представителей британского делового сообщества — Дженни Саттон вознеслась до вершин персонального Олимпа будто бы по мановению волшебной палочки, навсегда оставив позади тяготы и лишения прошлой жизни. Впрочем, не спешите с выводами — Джейн не продавала душу. Ей действительно попросту повезло.

Несмотря на небывалую благосклонность фортуны, удивительным в реалиях современной жизни образом молодой женщине удалось не только сохранить, но и существенно приумножить присущие ей достоинства — способность к сопереживанию, милосердие, доброту и искренность, открытость и готовность прийти на помощь нуждающемуся в поддержке. Пускай улетучилась неуверенность в завтрашнем дне, пускай отпала необходимость добиваться поставленных целей исключительно лишь своими собственными усилиями — характер Джейн, тем не менее, не претерпел традиционных метаморфоз и шаблонного искажения, зачастую сопутствующего столь внезапному повышению социального статуса. Неизменным осталось и врождённое чувство собственного достоинства, и умение преподнести себя наилучшим образом, и непоколебимая убеждённость в собственной же правоте: казалось, будто Фитцджеральд, подобно необработанному драгоценному камню, наконец, получила достойную её огранку и соответствующее оформление.

Будущий супруг приметил привлекательную не только своей миловидной внешностью, но и способностью вести увлекательные беседы, женщину во время недели профессиональных тренингов для сотрудников финансовой сферы, проводимой Лондонским университетом ежегодно. Мимолётное знакомство повело за собой взаимную заинтересованность обеих сторон, которая спустя время предсказуемо обернулась началом близких отношений, приведших, наконец, к заключению брака. В течение четырёх последующих лет замужества, аккуратно сглаживая противоречия, не сетуя на постоянную занятость супруга на требующей предельного внимания работе, выражая законное недовольство лишь в самом крайнем случае и в исключительно разумной форме, полностью погружённая в жизнь «Дочерей и сестёр», женщина, тем не менее, продолжала настойчиво игнорировать приступообразную холодность супруга, редкие, но ощутимые едкие выпады и гневные комментарии, списывая оные на особенности характера и издержки профессии, покуда те не выродились в проявления неконтролируемой агрессии. По иронии судьбы, леди учредитель фонда, призванного оказывать всяческую помощь женщинам, пострадавшим от насилия в семье, за короткий срок в несколько месяцев формально пополнила ряды униженных и оскорблённых, став настоящей заложницей не только собственного благоверного, недвусмысленно намекнувшего на перспективы Джейн, пошатни она его репутацию, но и присущей ей же склонности в любой ситуации слепо и безоговорочно надеяться на лучшее. В данном случае, надеяться и верить было действительно не самым разумным решением.

— grace

По прошествии трёх с лишним лет, Грейс Вальдау по-прежнему считает «Дочерей и сестёр» истинным подарком судьбы, настоящим спасением от безрадостной перспективы оказаться в одиночестве на улице, без средств к существованию, ожидая появления незапланированного ребёнка. Перманентно вовлечённая в жизнь приюта самым непосредственным образом, Джейн Фитцджеральд распространяла ощутимые волны истового сопереживания на всех жительниц приюта, но к скромной, тихой, неприметной Грейс она испытывала чувства, схожие с привязанностью близких друзей — за полтора года знакомства они развили крепкую связь единомышленников, людей, разделяющих взгляды, опасения и мечты друг друга. Джейн сопровождала Вальдау в больницу, когда подошёл срок родов. Вместе с Грейс она так же горько переносила скоропостижную смерть младенца, которому не было суждено даже покинуть стены медицинского учреждения, ставшего и первым домом, и могилой одновременно. Ощущая полную свою беспомощность, Фитцджеральд просто и по-человечески боялась внушающих серьёзные опасения изменений в моральном состоянии женщины, вернувшейся в приют наскоро после произошедшей трагедии. В последующие месяцы Вальдау продолжила удаляться внутрь себя всё глубже, не замечая происходящего вокруг, в то время как растерянная и отчаявшаяся Джейн с упоением винила себя в несостоятельности и неспособности оказать помощь оказавшейся в беде подруге.

Грейс покинула «Дочерей и сестёр» не одна: вместе с ней порог здания решительно переступила и Роуз Дамер — вымышленное альтер-эго женщины, вобравшее в себя все «недостающие» ей качества — сильная, смелая, агрессивная ипостась Вальдау, совершенно запутавшейся в хитросплетениях своих фантазий. В настоящее время Грейс страдает «полноценным» диссоциативным расстройством личности и выживает только за счёт поступков и решений Роуз: та держит на плаву обе половины помрачённого сознания, умело справляясь с любыми трудностями и неурядицами. Единственный недостаток Дамер, пожалуй, заключается лишь в том, что та имеет губительную склонность причинять людям серьёзные неудобства — вот уже трём безымянным жертвам не посчастливилось окончить своё существование прямиком у неё в желудке.

— today & tomorrow

Красноречиво демонстрируя свидетельства недавнего акта неудержимой агрессии со стороны мужа, спустя полтора года Фитцджеральд, наконец, предстанет перед потерянной родственной душой, одному лишь Богу известным способом сумев отыскать адрес её места жительства, тем самым ввергнув Вальдау, стремительно удаляющуюся по кривому пути сумасшествия, в тяжкое смятение, горечь, жгучий стыд и досаду о безвозвратно потерянном времени. В будущем, для совместной игры я могу предложить ряд эпизодов, завязанных на намеренном убийстве Ричарда Фитцджеральда силами Роуз, или же случайном по вине его нерадивой супруги, в последствии бросившейся искать спасение в лице единственного близкого человека; на возможном переезде обеих героинь в «Химеру» с сопутствующими условиями его владельца, Колма Роше, взамен на обретение желаемого; на страшных догадках Джейн относительно природы происходящих с Грейс изменений, а также на беспрестанной внутренней борьбе самой женщины, доминирующая половина которой ныне испытывает по отношению Фитцджеральд едва ли преодолимый, особый, самый что ни на есть настоящий звериный аппетит.

Заявка от Grace Waldau,
30 лет, диктор в студии звукозаписи, citizen

♬ Can you tell me how far I've come and can you tell me where I've been?
Never stopped, I knew I should have run but now I don't remember where I am.

Иногда в именах — судьба
Bryan Montgomery | Брайан Монтгомери;
На данном выборе я отнюдь не настаиваю, однако буду рада видеть именно указанное сочетание. Если Вы пожелаете имя переменить, прошу прежде обсудить иной вариант со мной.

Сегодня мы моложе, чем когда-либо будем
На выбор игрока, примерные рамки — от тридцати семи до сорока трёх лет, памятуя о необходимости вписать в биографию персонажа годы подготовки к службе в правоохранительных органах, а также некий срок на продвижение до нижеупомянутой должности.

В этом мире каждый должен чем-то заниматься
В недавнем прошлом занимал должность детектива [Detective Sergeant] в Отделе уголовных расследований [Criminal Investigation Department] полиции Лондона, ныне безработный или же перебивается случайными временными подработками.

Если судить по виду, преступников не было бы вовсе
Предлагаемая внешность: Tom Hardy, без вариантов.

Люди рассказывают о себе, но мы это игнорируем, потому что хотим, чтобы они были такими, как нам нужно
Мне бы хотелось дать Вам максимальную свободу в плане проработки образа персонажа, потому я позволю себе отметить лишь некоторые важные для меня моменты, касающиеся его характера. Брайан являет собой классический пример хорошего человека, столкнувшегося с нехорошими обстоятельствами: он не злодей, не зверь в человеческом обличье, не прожжённый циник и не заправский душегуб, напротив — обыкновенный среднестатистический смертный со своими достоинствами, проблемами и странностями. Для него очень важны понятия дружбы и товарищества, совести и справедливости, искренности и прямоты. В дружеских кругах известен как человек слова — обещанное старается выполнить любой ценой. Упрям, своеволен и, что отчетливо прослеживается в последнее время, склонен к отрицанию авторитетов и всякой власти. Общителен и легко вливается в новый коллектив или компанию, впрочем, зачастую оным предпочитает одиночество, спокойную обстановку и тишину.

Следующие детали должны присутствовать в жизнеописании персонажа:
— стараниями недоброжелателей, коррумпированных коллег по цеху, преследующих лишь собственные интересы и непосредственно вовлечённых в сокрытие информации о деятельности одной из «перспективных» преступных группировок Лондона, мужчина пал жертвой старательно сфабрикованных доказательств, что представили его в глазах общественности отъявленным насильником и детоубийцей, скрывающимся под личиной добропорядочного гражданина, в одно мгновение положили конец карьере в Отделе и должности Командующего подразделением, разрушили до того безупречную репутацию, не оставив камня на камне. Ценой за чрезмерные усилия на поприще расследования серии преступлений и твёрдого отказа «замять» дело без лишних вопросов стало четырёхмесячное заключение в печально известной Уейкфилдской тюрьме [HM Prison Wakefield] — пристанище наиболее опасных нарушителей закона, отбывающих срок за самые тяжкие преступления.
— некто из ближайшего окружения мужчины продал душу за его спасение и освобождение из тюрьмы. По традиции, по одному лишь щелчку пальцев Колма Роше, в громком деле появились неоспоримые доказательства непричастности осуждённого к череде эпизодов чудовищной жестокости, а истинный виновный обнаружился в самые рекордные сроки, предоставив Монтгомери долгожданную возможность покинуть стены ненавистного заведения. Несомненно, Роше не остановился на достигнутом и взял новоиспечённого мученика «на карандаш». В настоящее время Брайан имеет неудовольствие регулярно наблюдать, как во сне, так и наяву, навязчивые приступообразные видения, в красках демонстрирующие изуверства серийного убийцы, чьи действия ранее приписывались ему самому.

Судьба столкнула Монтгомери с Грейс не единожды. Годом ранее, принимая непосредственное участие в расследовании серии жестоких убийств с эпизодами каннибализма, он самостоятельно вышел на след женщины, которой до недавних пор удавалось оставаться в тени и успешно водить за нос самых бывалых и опытных ищеек. В ту пору он никак не мог взять в толк, каким же страшным и извращенным образом такое, казалось бы, совершенно безобидное существо — некая никому не известная Грейс Вальдау без всякого криминального прошлого — могло быть вовлечённым в преступную деятельность столь оригинального рода. Довольно долго и, стоит заметить, весьма профессионально Брайан продолжал вести слежку за женщиной, тем самым методично ввергая её в пучину параноидальных мыслей всё глубже и глубже; несколько раз ему даже «посчастливилось» встретить враждебно настроенное альтер-эго женщины, Роуз Дамер. Впрочем, Роуз, как и всегда, демонстрировала чудеса скрытности и крайней осторожности, потому тайному наблюдателю оставалось только лишь удивляться внешним переменам — об истинном положении вещей он не знал, не знает и сейчас. Стремительная череда перемен, произошедших в его собственной жизни, безусловно, положила конец описанной деятельности и Грейс пропала из поля зрения мужчины на довольно-таки продолжительный срок.

Освобождение из Уейкфилдской тюрьмы оказалось, пожалуй, единственным положительным событием за последние месяцы. Потерянная жизнь напоминала о себе отголосками былых событий, мучительные воспоминания о бессонных ночах в одиночной камере навещали сознание с завидным постоянством. Вновь столкнувшись с женщиной в городе некоторое время назад, Брайан продолжил оставленное им дело — теперь уже из собственного, спортивного интереса и наличия многолетней привычки во что бы то ни стало доводить начатое до конца. Вскоре он примет решение познакомиться с Грейс лично, заполучить её доверие и таким образом разузнать, действительно ли она имеет отношение к тем четырём обезображенным трупам, что ныне покоятся каждый в своём личном уютном гробу на положенной глубине двух с половиной метров или гордо стоят на каминной полке пеплом в погребальной урне. Впоследствии женщина начнет вызывать в нём интерес не только профессиональный, однако невозможное количество лжи, что окружает её плотным туманом постоянной недосказанности, станет серьёзным препятствием в развитии отношений. В игре нам с Вами предстоит выяснить, кто выйдет из этой истории в целости и сохранности: оба героя — преодолев все уготованные им испытания, Брайан — избавив мир от почти утерявшей здравый рассудок охотницы до чужих внутренностей или же Грейс — окончательно поддавшись зову крови и так и не сумев с оным совладать.

Заявка от Thaís Sjöberg

Иногда в именах — судьба
Shevaun Cohen | Шивонн Коэн.
Благодаря неугасающей любви к йоге, а также вследствие специфики, как профессиональных рабочих, так и исполняемых при владельце «Химеры» теневых, обязанностей получила прозвище Шива.

Шива — в индуистской мифологии один из верховных богов, по преданиям даровавший людям йогу. Изображается
несущим как благо, так и бедствия, богом-творцом и вместе с тем богом-разрушителем. Эти взаимоисключающие
качества символизируют божество, вобравшее в себя все противоречия вселенной.

Сегодня мы моложе, чем когда-либо будем
34—37 лет.

В этом мире каждый должен чем-то заниматься
Специалист в области управления мероприятиями, event-менеджер агентства «CRate».
Специфику теневых ее обязанностей проще всего описать словосочетанием «кризисный менеджер»: Коэн создает острые критические ситуации, приводящие к заключению сделок с хозяином «Химеры».

Если судить по виду, преступников не было бы вовсе
Предлагаемая внешность: в роли Шивонн я способна представить Sarah Shahi, Kerry Washington, Zoe Saldana и Abigail Spencer. Каждая из этих женщин мною любима, каждая из них мною желанна, потому оставляю привилегию выбора Вам, однако прошу учесть, что они вовсе не зря перечислены именно в таком порядке — Sarah Shahi мне все же наиболее мила, да и детали образа подбирались именно под нее.

Люди рассказывают о себе, но мы это игнорируем, потому что хотим, чтобы они были такими, как нам нужно
Выспренно именуемое «специально оборудованным», оснащенное сигнализацией, изоляцией, вентиляцией, уставленное целыми пятью пепельницами [нет, вы только подумайте, какой возмутительно расточительный расход денежных средств!] помещение полнится дымом сигарет отлучившихся прийти в себя сотрудников. После общения с очередным перспективным клиентом-самодуром каждому требуется, по меньшей мере, двести грамм внутривенно в ближайшем баре — не то, что пара судорожных затяжек на территории юдоли истрепавшихся нервов.
Каждому, за исключением тебя.
Уровень твоего буддийского спокойствия [равнодушия?] не зашкаливает, он приравнивается к заоблачным вершинам: в сфере управления мероприятиями ты — профессионал [совсем нелишним будет добавить: матерый], тебе не пристало выходить из себя по каждой-всякой мелочи и безделице, стрессов тебе и за стенами агентства предостаточно.
— Дерьмо это, а не работа, — возмущенно бросает она, — давно надо было уволиться. Понятия не имею, как тебе удается превосходить все ожидания и оставаться при этом в хорошем настроении. Меня от одного «Милочка, вы ничего в этом не смыслите! Принесите мне лучше кофейку, что ли!» выворачивает наизнанку, а ты и ухом не ведешь!
Краем уха фиксируя гневные выпады подчиненной, рассеянно вертишь в руках фирменную зажигалку с разработанным бывшим мужем логотипом в то время еще вашего агентства, вспоминаешь, как весело и легко сочиняла слоган «CRate. Celebrate at Celeb Rate», и ловишь себя на мысли, что совсем не прочь поменяться с коллегой местами.
— Это не худшее, с чем мне доводилось сталкиваться, — пожимаешь плечами и по обыкновению досадуешь: одежда и волосы вновь пропахли дымом, заставляющим испытывать практически необоримое желание прямо так, в чем есть, забраться под душ и вылить на себя никак не менее трех флаконов геля.
Запах назойливо липнет к тебе с самого утра, приправляет еду, отравляет чай, управляет вкусами, а ты ведь даже не куришь, но в этом самом выспренно именуемом, специально оборудованном, целенаправленно оснащенном помещении всегда всем было и всегда всем будет медом сопричастности намазано, потому именно здесь бывшие ваши, теперешние только твои сотрудники неосторожно ноют, жалуются, стенают, неразумно ликуют, радуются, мечтают, неосмотрительно злятся, гневаются, серчают и тем сами того не ведая мостят извилистые дороги в свой личный ад.
В конце концов, рабочая курилка ровно столь же хороша для выслушивания признаний, сколь церковная исповедальня, а — Бог свидетель! — последняя приносит весьма впечатляющий урожай загубленных душ.
— Да, да-да, конечно, — торопливо соглашаясь, молодая женщина рвется продолжать вести самолично затеянный судебный процесс острого порицания и крайнего осуждения. Тебя она не слушает, в данный момент ее волнуют только и исключительно собственные переживания. Как и всегда, впрочем. — Но ведь он мне нахамил! Он унизил меня! Он… он… — в запале пьянящего негодования позабыв полный список прегрешений мужлана неслыханного, хорошенькая, словно картинка, коллега тщится припомнить [а если не удастся, то и выдумать не погнушается] поистине криминальный проступок провинившегося и с победным сверканием пронзительно-голубых очей обнаруживает требуемое:
— Он смотрел на меня, как на женщину!
От неожиданности роняя зажигалку, наблюдая за тем, как переполненная жаждой действия фурия ныряет за ней, до боли прикусываешь верхнюю губу — во избежание настойчиво рвущегося наружу гомерического хохота.
Тебе бы ее проблемы!
Нет, серьезно: тебе бы ее проблемы.
Проворно поднимаясь на ноги, услужливо возвращая добытую трехгрошовую безделицу, она все стремится то ли окончательно и бесповоротно разоблачить ступающего по грешной земле дьявола во плоти чрезмерно требовательного клиента, то ли решительно и все так же бесповоротно добраться до скрупулезно намеченного ранее апогея и не обращает внимание ни на излишне сосредоточенный взгляд, ни на чересчур сочувствующее выражение лица — девочка нацелилась на феерическую кульминацию.
— И после всего этого он еще и карточку оставил! — Искусственно подогреваемое негодование закипает, словно молоко на большом огне: быстро и проворно доходит до края, бурно пенится, опасно надвигается и угрожает залить собою все вокруг. — С личной, ты только подумай, связью!
М-да, так себе кульминация, слабенькая совсем, даже не на двоечку.
— Следовало бы подать на него в суд, — первый колышек забит, вскоре и охотничьи флажки зареют, — за сексуальное домогательство. Ты — офисный работник, а не какая-то вертихвостка.
— Точно! — В первый момент невообразимо воодушевленная последовавшим предложением, во второй коллега предсказуемо сникает. — Хотя, что ему этот суд, у него же куры денег не клюют, откупится — и вся недолга. Все с рук сойдет.
В минуты душевного спада в обычное время едва заметный, нелепый местечковый акцент ее становится сильнее, а речь начинает изобиловать разговорными выражениями.
— Неприятно тебе об этом сообщать, однако мистер Рутледж попросил снять тебя с заказа, — алые треугольники полощутся на ветру, гончие загоняют добычу, — объяснил это желанием видеть более опытных сотрудников.
В ошарашенно распахнутых глазах, словно амальгама старых зеркал, трескаются картины счастливой городской жизни: участие, пусть самое и минимальное, в подготовке столь значимого события должно было обеспечить ее на несколько месяцев вперед, теперь же будущее видится размытым и неопределенным, на горизонте маячит перспектива возвращения в родовое гнездо в неприметном Клэре, что в графстве Саффолк, и «гнездо» в данном случае переносным смыслом обладает лишь отчасти.
Бедная, глупая, наивная провинциалка, приехавшая покорять блистательный Лондон, ей даже в голову не приходит, что пятидесятитрехлетний финансист неспроста потребовал отстранить ее от работы: заводить любовницу на глазах у жены не слишком-то удобно, а девочка уж больно юна, свежа и хороша собой. Будто лубочная картинка.
— Но как же… вот так просто? Ни за что, ни про что? Я же ничего не сделала!
— Нет, конечно, ты ни в чем не виновата, но и мы, ты пойми, не можем отказать ему в выборе наиболее предпочтительной команды. Это его неотъемлемое право, — лай собак становится поистине оглушающим, от топота конских копыт дрожит земля, азартные крики ловчих усиливают какофонию. — Жаль, что ты не можешь подать на него в суд, его бы действительно стоило проучить.
Ату его, ату! Хвата-а-ай!
— О, я бы дорого дала за то, чтобы его проучить! Клянусь, отдала бы все, что угодно!
Острые клыки впиваются в нежную плоть, безвольная тушка повисает в собачьей пасти, гордая гончая несет добычу ожидающему хозяину. Теперь дело за вами, господин Роше.
— Дерьмо это все-таки, а не работа, давно надо было уволиться, — обреченно повторяет она и внезапно вспоминает, с кем именно разговаривает. — Ой…
Вот то-то и оно, что «ой».
Что ж, раз желание настолько велико, вполне можно и уволить. Все равно прав был клиент: в управлении мероприятиями подчиненная ничего не смыслит, подалась в профессию, решив «что там управление, что там мероприятия — ерунда на постном масле!», справится с ними в два счета!
Вот и справилась. В два счета.
И ты, ты тоже справилась. В два счета.

По дороге в кабинет в голове все звучат слова без пяти минут безработной: «Дерьмо это, а не работа, дерьмо это, а не работа, дерьмо это, а не…». Около ее стола ты останавливаешься на мгновение и устало потираешь переносицу. С тобой ей ли было говорить об этом: про дерьмо и работы, про работы и дерьмо, про дерьмовые работы, про рабочее дерьмо, ты знаешь всё — сама из него выбраться не можешь.
Вместе с на бегу оформленным разводом тебя угораздило с разгону вписаться в историю, да только не в ту, что дурно пахнет — хотя эта тоже не фиалками благоухает — а рода человеческого. И черт бы с ней, с этой историей, не катись жизнь твоя под откос настолько стремительно и по всем фронтам одновременно, как следствие, на сей раз ты вляпалась по крупному: исполнение отнюдь не сокровенного желания привело тебя к тяжелым резным дверям старинного дома с на редкость поэтичным названием. И, как уж у хозяина «Химеры» заведено, платить по счетам пришлось сполна.
Он именует это убеждением, ты — паскудством наивысшей степени.
В твои задачи входит манипулирование окружающими с целью пополнения подчас довольно стремительно уменьшающегося числа арендаторов жилого комплекса, а средствами достижения его является весь арсенал человеческого коварства, от, казалось бы, невинного умалчивания фактов до непосредственного умерщвления чужих близких: Роше давно себе уяснил, сила убеждения не только в гипотетических и приведенных в исполнение угрозах и соблазнительном мелькании вожделенного перед носом заключается, далеко не каждого сломишь силой — подчас попадаются принципиальные, взять верх над которыми возможно лишь созданием безвыходных ситуаций. И, к твоему глубочайшему сожалению, в этом ты — истинный ас.
Спросишь, откуда я знаю?
Что ж, позволь рассказать:

Она так и не поняла, что произошло. Пять минут назад Мате дурачился, изображая передозировку, а Ис едва ли не схлопотала сердечный приступ, позорно «купившись» на дешевый фокус. Три минуты спустя она легкомысленно отмахивалась, не собираясь наступать на одни и те же грабли дважды, а он всерьез корчился в судорожном припадке, на глазах приобретая баклажанный оттенок кожи. Двадцатью двумя минутами позднее Матиас неподвижно лежал на полу — придавленная при переворачивании на спину, пораженная цианозом рука оставалась вывернута под невообразимым, болезненным для живого человека углом, — Таис широко распахнутыми карими глазами с точками сильно суженных зрачков неподвижно смотрела в стену, а врач прибывшей на место происшествия скорой помощи фиксировал время смерти со слов очевидцев. Лишившийся опоры мир содрогнулся и осколками прошлого осыпался к ногам. В беспрерывным действием алкоголя-наркотиков-успокоительных-антидепрессантов затуманенном сознании воспоминания последующего года выцвели до состояния выгоревших на солнце фотокарточек: ни лиц, ни обстановки не разобрать, хотя на той должны быть запечатлены похороны брата, на этой — исполненный боли взгляд горюющего отца, здесь должны изображаться одиноко лежащие перчатки для вождения, а там, на каждом из россыпи выцветших снимков — бессчетные как неосознанные, так и преднамеренные попытки Морской, в двадцать восемь лет с сокрушительной полнотой и ясностью восприятия впервые осознавшей, что представляет собой одиночество, избавиться от невыносимо тяжелого бремени знания. Даже ценой собственной жизни. Хотя какая там цена… ломаный грош в базарный день. Ее ведь даже смерть к себе забирать не хочет — до того бесполезна. Ломаный грош в базарный день — что еще можно дать за душу братоубийцы? «Возвращение в прошлое», — загадочно отвечает Роше в их первую встречу. Не таясь рассматривая туго забинтованные запястья женщины и алые пятна Роршаха на внутренней стороне повязок, мужчина обозначит куда более высокую стоимость и предложит заключить с ним контракт. Возможность исправить трагическую ошибку взамен двух душ: ее собственной и той, что станет заменой от крючковатых когтей смерти спасенного Матиаса. Таис согласится. Ни секунды не раздумывая.

Твой высокий профессионализм незримым клеймом выжжен на моей жизни, но не зря утверждают, что все тайное рано или поздно становится явным: на беду — по вине Роше, разумеется, чьей же еще! — стало явным и твое участие в моей судьбе. На твою беду.
Не знаю, испытывала ли ты сомнения, прежде чем разрушить нас, не знаю, хотела ли отказаться, прежде чем выровнять последнюю дорожку, не знаю, сожалела ли впоследствии о случившемся, знаю одно: тебе бы точно следовало.
За смерть Матиаса ты не перед Высшим и даже не на Страшном суде отвечать будешь.
За смерть Матиаса ты ответишь передо мной. И, можешь мне поверить, это несравнимо хуже.
Я ведь тоже ас в своей области: в той, которой не вторую щеку смиренно подставляют, а отрывают обидчику руку по самое его гребаное плечо. И вторую прихватывают заодно — чтобы впредь неповадно было.
Я стану мстить.
Мстить по-женски изощренно и коварно, по-мужски хладнокровно и безжалостно.
Я заставлю меня полюбить.
Любить меня аду подобно.

Заявка от Alecto Manacháin

Иногда в именах — судьба
Leon Scala | Лео́н Ска́ла.
Поскольку мне хочется, чтобы персонаж числился дальним родственником моей героини, женщины смешанных греко-ирландских корней, в нем обязательно должна быть малая толика или внушительная часть эллинской крови, однако будет это отражено в его имени или нет — только вам решать. Я предлагаю экзотичное Leonidas Skalas | Леони́дас Ска́лас, адаптированное до более привычного английскому уху Леон Скала, но в отношении фамилии вполне удовольствуюсь и чем-то значительно менее вычурным, простым и приятным на слух, вроде того же Джеймса: среди его предков вполне могли быть и подданные Соединенного Королевства, почему нет. Имя, по возможности, хотелось бы сохранить.

Сегодня мы моложе, чем когда-либо будем
27—30 лет.

В этом мире каждый должен чем-то заниматься
Откровенно говоря, я не в курсе, чем он занимается: думала-думала, но так и не придумала, знаю лишь то, что это нечто не слишком завидное, никаких менеджеров среднего звена или хорошо оплачиваемых работ, заработок нестабильный.

Если судить по виду, преступников не было бы вовсе
Theo James — мой первоочередный выбор, под него и писалась заявка, однако равнозначно желанной, вдохновляющей и соответствующей образу заменой мог бы стать Jon Kortajarena.
При условии сильной заинтересованности в роли, но слабой — в выбранной внешности, смогу предложить еще пару-тройку вариантов, но ни один из них не будет столь популярной на ролевых разновидностью ванильной пидерастичности не то мальчиков, не то девочек: вопреки описываемой истории, женственные мужчины не в нашем с Алекто вкусе.

Люди рассказывают о себе, но мы это игнорируем, потому что хотим, чтобы они были такими, как нам нужно
Сбитые в кровь костяшки. Отчего-то лучше всего запомнилось именно это: опухшие, покрасневшие руки едва не совершившего убийство родственника.

— Я не педик! — Орал Леон и с каждым новым презрительно сплюнутым ругательством не глядя паковал удары. — Не педик, не педик, не педик! Слышишь, ты!
Оттащить его не удавалось: кузен вырывался и с удвоенными силами набрасывался на неосмотрительно нанесшего ему — смертельное, судя по всему, — оскорбление. Внешне обусловленный аффект превратил его в сущего берсерка, такого, как их описывали в сагах, которыми она зачитывалась в детстве.
— Я не педик! Ты понял, сука? — Окровавленная голова моталась из стороны в сторону, на белоснежную рубашку летели алые брызги. — Не педик! Повтори, тварь!
В последний раз оглядевшись по сторонам и осознав, на безлюдной улице помощи ожидать не приходится, женщина резко развернулась — и от выполненного в висок нокаутирующего хука разъяренный боец скатился с незадачливой жертвы. Решительная, сменившая непродолжительное замешательство попытка подняться на ноги, была встречена экс-детективом кратким приказом:
— Сидеть, — тихий, звенящий металлом сдерживаемой злости голос действует лучше истеричных воплей.
Удостоверившись, что грек не ослушался, она опустилась около поверженного противника на корточки, привычно проверила пульс, быстро обшарила карманы и, не раздумывая, вызвала парамедиков.
— Молодой мужчина, возраст около 20, избит и ограблен, истекает кровью, — продиктовав и повторив адрес, не дожидаясь последующих вопросов, Алекто сбросила звонок.
За исключением очевидного, парень казался более-менее в порядке, но вычеркнуть возможность легкого сотрясения было бы неразумно, да и бросать его так — не по-человечески, пусть проявленный им идиотизм и вправду заслуживал хорошей трепки.
— Эй, ты слышишь меня? — Взяв хрипло дышащего пострадавшего за окровавленный подбородок, сыщица заставила его повернуть голову к себе. — Эй… — воспоминание о зажатом в руке бумажнике оказалось как нельзя кстати: водительские права подсказали имя. — Майк. Ты слышишь меня, Майк? — Мутные сырые глаза с видимым трудом нашарили ее лицо и моргнули, фокусируясь. — Минут через десять приедет скорая, в больнице тебя спросят о том, что случилось, им ты расскажешь, что в переулке на тебя напали какие-то обдолбыши, избили и стащили все, что при тебе было. Ты думаешь, им не хватало на дозу, — заслышав протестующий стон, женщина сильнее стиснула челюсть лежащего на асфальте человека и настойчиво повторила: — Тебя обворовали нарко́ты, ты раньше их не видел и описать не сможешь: все произошло слишком быстро, ты не рассмотрел нападавших, — четко выговаривая слова, Монахен поднесла кошелек к залитому кровью лицу и продемонстрировала удостоверение личности. — Я знаю, кто ты, узнать, где живешь — дело пяти минут, и если мне придется нанести тебе визит отнюдь не вежливости, тебе, в свою очередь, придется опасаться отнюдь не только, да и не столько синяков на лице. Ты понял меня, Майк?
Справляться с острыми ситуациями ей не впервой: скольких уже горячих южным греческим нравом юных родственников уберегла от сумы и от тюрьмы, убережет и этого.

— Спасибо.
— Ты бы убил его, дурачье, — в словах ее не содержится ни обвинения, ни осуждения, ни порицания — констатация факта, не более того.
— За то и благодарю, — соглашается он. — Спасибо, Ал.
Легкий кивок в ответ: о чем речь.
— С ним все будет в порядке. Ну, глаз заплывет, зуб-другой, может, с кровью выплюнет, но ничего такого, что не пройдет за пару недель и не покроет страховка, — скользнув взглядом по уже ставшим бурыми пятнам, англичанка отмечает: — А вот рубашку придется сжечь, но с этим мы разберемся завтра. Можешь пока запрыгнуть в душ, а я тем временем соображу что-нибудь перекусить… текила годится?
— Обожаю перекусывать текилой, — хмыкает кареглазый.
— Остряк, — улыбается она, оценив немудрящую шутку. — И ты мне, кстати, платье должен.
— Живешь в таких хоромах, — мужчина демонстративно оглядывается по сторонам, глаз предсказуемо цепляется за отсутствие привычных женской обители сентиментальных мелочей, — и не можешь простить одно-единственное испорченное платье?
— Так я же не минетом на хоромы зарабатываю, — фыркает сыщица и принимается рассматривать гостиную вместе с ним, делая это настолько внимательно, словно бы впервые видит апартаменты в «Химере».
— С такими-то внешними данными — и не минетом? — внимание переключается на нее. — Верится с трудом!
— Охальник! — Смеется Монахен и прицельно швыряет полотенце. Когда грек не видит, бывший детектив судорожно сглатывает: скользящий по поджарому телу, отнюдь не предназначающийся для соблазнения взгляд откликается эхом чувств, ни одно из которых и отдаленно не напоминает родственное. — Топай уже в ванную, раны еще промывать.
За плотно закрытой дверью душевой кабины, шумом открытой до упора воды Леон упирается ладонями в стену и несколько минут стоит так, не двигаясь.
Держать себя в руках дается с трудом, особенно после того, как Алекто стала очевидицей безобразной сцены с учиненным им избиением. Он и сам понимает, в словах случайного прохожего не содержалось ничего, кроме глупой шутки, но поделать ничего не может — смятенное подсознание реагирует куда быстрее загнанного в клетку случившегося разума.
Промывая раны перекисью водорода, Мо пребывает в состоянии глубокой задумчивости: случившееся не дает покоя, слишком бурной видится реакция кузена на идиотское замечание о предполагаемой его «голубизне». Отъявленным гомофобом Скала не слывет, признаки латентного гомосексуалиста не выказывает, на учете в бедламе не состоит, но и подобный срыв не попадает под категорию стандартного поведения психически здорового человека.
Женщина не задает вопросов, — для начала нужно самой разобраться, в чем здесь дело, — лишь пытается нащупать маячащий на периферии сознания смущающий ее момент: есть во всей этой истории нечто знакомое, нечто такое, что никак не удается определить, не получается увидеть…
Заканчивая обработку ссадин, она поднимается на ноги, краем глаза замечает, движение они совершают одновременно, протискивается мимо… и осененная внезапным осознанием от души шлепает мужчину по затянутой в полотенце заднице, а уже в следующий момент обнаруживает плечи в тисках ожесточенно сжимающих ее рук.
— Не трогай меня! — рычит моментально вышедший из себя Леон.
Англичанка смотрит на него внимательно, вглядывается в перекошенное ужасом и отвращением лицо, не боится. Теперь она понимает.
— Когда это случилось? — задает свой первый за вечер вопрос.
— Не знаю, о чем ты говоришь, — очевидно ошарашенный, грек выпускает ее и делает шаг назад.
— Знаешь, — не вводное слово, но твердое убеждение звучит незыблемо. Cыщица не предпринимает попытки отойти или отстраниться. Наоборот — делает шаг вперед. — Несколько лет назад я вела дело серийного сексуального маньяка и стала одной из его жертв, — челюсти его сжимаются, сильнейшее напряжение выдает игра мускулов на лице, — в то время моя реакция на чужие прикосновения была ровно такой же.
Скала смотрит в сторону, прячет глаза, не желает встречаться с ней взглядом, но она знает — вскоре он повернется. Все они поворачиваются.
— Вопреки названию, ничего сексуального в том акте не было — исключительно насилие, исключительно демонстрация силы — я подобралась слишком близко и была наказана. Он так и сказал: «Сама заслужила, шавка легавая». Я и правда не соответствовала его типажу, Мясник предпочитал рыжих, веснушчатых, немного полноватых женщин, — даже не видя лица, бывший детектив могла сказать, слушает он жадно: все жертвы изнасилования с особой заинтересованностью внимают чужим историям. Понимать, что ты не один, помогает. — Я самолично преследовала его — очень уж хотелось славы, почестей и продвижения по службе — он уходил крышами, и рано или поздно мы оказались в заброшенном пакгаузе, где я и допустила ошибку. Сначала он избил меня — отступать от привычек маньякам несвойственно — затем изнасиловал. Я все еще была в сознании.
Теперь Леон смотрит ей в лицо, и Алекто не отводит взгляда.
— Я знаю, — завершает она рассказ и бережно касается обнаженного после душа торса, ладонь ее ложится на солнечное сплетение, зеленые глаза не отпускают карие. — Я знаю, какой плотный узел завязан здесь.
Считанные секунды спустя они жадно, грубо, агрессивно целуются, мужчина до боли стискивает женское тело — и вдруг отступает.
— Нет, не смей, — жестко приказывает Монахен и властно притягивает его к себе. — Не смей трусить, возьми ситуацию под контроль: изнасилование не имеет ничего общего с сексом, это доминирование, проявление власти. Сделай то, что сделали с тобой. Ну же, ну!

Вопреки собственным предпочтениям, ни удовольствия, ни разрядки как в тот, так и в какой-либо другой раз с ним она не получит, наоборот — испытает множество неприятных ощущений как от непроходящей фрустрации, так и от чрезмерно жесткого соития, но наутро проснется рядом с безмятежно посапывающим кузеном, черты которого, наконец, покинет напряжение, и познает удовлетворение при мысли, что сумела ему помочь. Так будет положено начало весьма своеобразной терапии, которая впоследствии приведет к тому, что Скала благополучно справится с посттравматическим синдромом и вернется к нормальной жизни.

Позднее, когда их отношения станут более доверительными, любовник признается: общаться чаще они стали неслучайно, он целенаправленно искал встречи с англичанкой. Не умеющий просить помощи, — не знающий, как, — переживший немыслимое, мужчина отчаянно нуждался в содействии и, узнав, что одна из его греческих «и прочая, и прочая» разной степени знакомства, близости и родства год проработала в центре помощи пострадавшим от сексуального насилия, решил, это знак. Также он поведает, что именно случилось с ним тогда, не опустит ни единой детали, и рассказ этот, против ожидания, будет встречен с пониманием, а отношение к нему Монахен не изменится ни на йоту: она продолжит воспринимать его сильным мужчиной, в сложный момент жизни которому требуется поддержка не менее сильной женщины.

Они проведут вместе достаточное для того, чтобы Леон начал испытывать не только чувство благодарности, время и расстанутся после того, как он застанет ее с другим. Она так и не сумеет объяснить, что над собою не властна, что на измену ее толкнуло отнюдь не желание к другому, а желание в принципе. До момента их последней на тот период времени встречи Алекто так и не разберется, что беспорядочные половые связи являются последствиями того самого изнасилования, которому она подверглась полутора годами ранее, что это всего лишь влияние патологии, полноценно развитой нимфомании, определенной ею немногим позднее.