Bronisława Dahl | Бронислава Даль
27 лет; писательница; rebecca hall

Женщина судорожно ищет в зеркальном шкафчике антидепрессанты, но стройный караван лекарственных баночек оказывается предательски пуст, как и уже третий за день стакан виски; Даль нервно грызёт ногти, сидя на краешке ванной, и пытается унять дикие пляски мыслей в голове. Издатель вновь отклонил очередное ею выстраданное, кровью и потом написанное произведение, мягко советуя Брониславе оставить писательскую ниву в покое и заняться тем, к чему у неё действительно есть склонность. Даль поглубже прячется в шерстяной свитер, вытягивая рукава — ей всё время холодно, её бьёт озноб, а макабрические танцы голосов не утихают, превращаясь в постылый modus vivendi*. Иногда они нашептывают ей лихим серпантином закрученные сюжеты, иногда размытыми штрихами выводят психологические образы людей; и совсем редко они ласково сыпят едкую соль на раны, напоминая ей о детстве в многодетной неблагополучной семье валлийских цыган. Потом были органы опеки, детские дома, в которых она волчонком на всех глядела исподлобья, а после — воистину чудесным образом — она приглянулась бездетной паре англичан, сумевших перевоспитать маленькую дикарку и дать ей достойное образование. Но голоса не останавливаются на этом, не умолкают, заставляя её фиксировать обрывки фраз на салфетках, стенах, стикерах, развешанных по квартире в немыслимом количестве: но жонглировать ими, ловко и небрежно, как настоящий профессионал, Бронислава не может, загоняя себя в тупик безысходного отчаяния. Бесполезная, бездарная, бесталанная, но продолжающая писать — так голоса хотя бы на время прекращают настойчивый свой набат — чтобы не сойти с ума.
Даль, по-детски забившись в угол, совсем как в интернате во время посещения предполагаемых опекунов, угрюмо прожигает сигаретой дырочки в обоях, истово желая одного — прекращения муки; ей жизненно необходимо получить сакральный дар волхвов — талант. Иначе придётся стать автором собственного некролога.