Show's over, folks. And didn't October do a bang-up job?
Crisp breezes, full-throated cries of migrating geese, low-floating coral moon.

DEBORAH "Debbie" MARTIN, 18 y.o.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Дебби бегает быстрее всех в школе - это очень важно. Как-то раз она столкнулась с Эрроном в коридоре («Ты налетела на меня, боже», - занудно бурчит Бартлетт) - он от подобной наглости сначала побагровел, потом посинел, а потом задержался с дежурной колкостью на долю секунды, которой Мартин хватило на самые-быстро-проговариваемые-в-мире-извинения. Эррон уже гневно раскрыл рот, но Дебби унеслась дальше.
Эррон, конечно, не обратил на это внимания (его и без того раздражают и утомляют практически все в школе), но в голове Мартин будто бы зазвенел колокольчик: Ддззыынь! Бартлетт!
Дебби носит потрёпанные штаны и пожелтевшую от времени тенниску; Дебби - туго натянутая пружина, стреляющее ружьё на стене и всё, что закономерно движется к неминуемому исходу на полной скорости. Дебби нетерпелива (позавчера в кафетерии она не дождалась своего заказа («Сколько ты прождала? Пять, десять минут?») и ушла), Дебби любопытна и чрезвычайно изобретательна.
Мартин часто встречала Эррона в библиотеке (не придавая тому значения - сам Бартлетт не особенно располагал к себе) и за одним и тем же столиком «Тараканьего забега», несколько раз просила одолжить ручку или карандаш (отмечая, как лицо Бартлетта неизменно кривится от неудовольствия; «Ты мне тут рожи не корчи - или давай ручку, или я спрошу у кого-нибудь ещё» - обычно Эррон отворачивался, томно вздыхал и говорил «Дарю»), однажды даже случайно наткнулась на него на окраине Белвью (в автобусе ему стало дурно и он вышел за несколько остановок до нужной), но, конечно, ничего не сказала.
Ддззыынь! Бартлетт! Звоночек в голове разрывается отвратительным писком: до Дебби Мартин вдруг доходит, что они могли бы подружиться. Или она могла бы смеяться над ним, пока он закатывает глаза, отчитывает за неловкость, ворчит или отмалчивается.
Дебби несколько неопрятна, что периодически приводит Эррона в ужас (а ещё он установил норму объятий в неделю: одно плюс одно в случае значимого повода). На восемнадцатилетие Эррон вручил ей объятие книгу, коробку стирального порошка («Он ничем не пахнет, ты будешь в восторге!»), расчёску (к ней прилагалось пространное объяснение того, почему именно она правильная и нужная), коробку конфет («Шоколад, конечно, вреден для зубов, потому не увлекайся») и какую-то хрень, которую она сентиментально запрятала под кровать, но что именно это было - честно не вспоминает.
Дебби, как и Эррон, не очень жалует Хей-Спрингс; отличие лишь в том, что она не чахнет в родных пенатах, а старается найти в них хоть что-то приятное. Эррона подобный настрой повергает в изумление («Ты же понимаешь, что это примитивная и пошлая установка? Боже!» - «Пошлая - это о твоей выдроченной причёске, а я хотя бы не сижу тут с лицом скучающего мамонта, Бартлетт»). Мартин тоже думает поступать в Белвью, но по какой-то причине не говорит Эррону, куда именно.

The days throw up a closed sign around four. The hapless customer who'd wanted something
arrives to find lights out, a bolted door.

У Дебби в школе не так-то много хороших знакомых, но в конце прошлого учебного года отчего-то стало больше. Эррон молчит и не подаёт виду, но это его очень, очень не устраивает - собственное высокомерие мешает посмотреть на ситуацию с другой стороны - он не видит смысла тратить время на подобных людей, почему на них тратится Дебби - загадка.
А ещё каждую пятницу Мартин звала Эррона на ночной киносеанс и вот уже две недели отчего-то не объявляется. Сам Эррон, конечно, звать её не будет.
А ещё не так давно Эррон видел её в компании какого-то парня лет двадцати (вечером пятницы, подумать только) и после этого не разговаривал с ней несколько дней.
А ещё ты предательница, Дебби Мартин.
Предлагаемая внешность: Ellen Page [x, x, x]

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХЕЙ-СПРИНГС

— Несмотря на то, что The Tracey Fragments - прорва вдохновения, общего настроения и атмосферы (и задаёт тон заявки), с Трейси у персонажа общего мало.
— В дальнейшем я положительного развития отношений Эррона и Дебби не вижу (на какое-то время, по крайней мере): предполагается, что она увлечётся идеями Культа (понарошку, но этого «понарошку» Эррон, как ни странно, не поймёт) и тем самым заработает лишь большую неприязнь. Бартлетту обидно, первым на контакт он, разумеется, не пойдёт, потому зависеть всё будет от инициативности Дебби и лично ваших планов.
— Эррон крайне ревниво относится к тем, кого может назвать другом или хорошим знакомым. Потому у Дебби не может быть никого - кроме Эррона - и ничего - кроме того времени, что Эррон согласился с ней провести. Бартлетт не понимает, зачем ей кто-то или что-то ещё и почему она не дожидается его возвращения в более приветливое состояние; Дебби же устала быть постоянным инициатором, да и периодически натыкаться на его отсутствующее выражение лица и нулевой энтузиазм - ей тоже не по душе.
— То, как я пишу и что пишу, можно понять по анкете. Я очень много внимания уделяю стилю повествования, потому прошу вас перед придержанием поделиться любым вашим текстом (пост, анкета, зарисовка) - если точнее, без чёткого понимания того, что мы сыграемся, заявку придерживать не буду.

ЗАЯВКИ ОТ ИГРОКОВ

Though every land become as a black field
Dunged with the dead, drenched by the dying's blood,
Still must a punctual goddess waken and ascend –

ISAAC LENGYLL, 33 y.o.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

     [*]
Руби приходит, потому что ей больше некуда приходить.
Руби не просто пациентка, Руби чувствует себя особенной, по-настоящему важной. Руби звонит ему в 21.15, в 22.38, в 23.45 (по стеклу телефонной будки расползаются трещины, мимо остановки проезжает последний автобус).

Руби – желтый плащ, широкий пластырь с разноцветными динозаврами, случайное пятно отбеливателя на любимых джинсах. Лопнувшая по швам улыбка. Руби пытается скрыть дрожь в руках (побочные эффекты от пароксетина), выбирает свитера пообъемнее (body dysmorphic disorder), царапает запястья, когда говорит о собственной матери (чувство вины).

Исаак фиксирует любую деталь, даже самую незначительную.
Руби – сбой, белый шум, вспененное дыхание. Руби теряет контроль над собой, не успевая его обрести. Исаак знает ее эмоции гораздо лучше – каждую можно собрать, как мозаику, нужно лишь оставаться внимательным и спокойным. Руби пугается их, словно это вихрь взбесившихся птиц. Кричит, падает, пряча голову за поднятыми руками.
Руби абсолютно беспомощна – Исаак протягивает ей руку, но не спешит ставить на ноги; Руби упадет, если ее отпустить.
Исаак хочет, чтобы она это понимала.

Сеансы с Руби он конструирует поминутно. Три секунды на то, чтобы ей улыбнуться (спокойно и доброжелательно, в качестве поощрения). Пять – на прикосновение к ребру ладони (более продолжительное и ласковое, чем это позволяет профессиональная этика). Полчаса на то, чтобы она расплакалась (теперь Руби плачет гораздо чаще, чем в самом начале курса).

Если ты будешь все делать правильно, говорит Исаак (вместо улыбки – пластиковый протез), тебе больше не потребуется моя помощь. Руби смотрит испуганно и недоверчиво – он прикрывает ей веки, проливая в зрачки черную звериную муть. Кончики губ от его прикосновения гаснут, Руби пожирает тень.
Еще немного, и Руби больше никогда не сможет без него обходиться.

     [*]
Невроз – это пауза, заикание, остановка;

Исаак останавливается: книги на столе должны лежать по размеру, ручки кранов – смотреть в одну сторону, а секундные стрелки двигаться синхронно и точно. Исаак учитывает каждую мелочь:  ручки – только одного цвета, запас таблеток на случай мигрени или бессонницы, несколько пачек Newport на остаток недели. В ежедневнике – памятка: включить свободное время с 12.00 до 14.00 в расписание на следующее воскресенье (нужно зайти, наконец, на теннисный корт).

Исаак - педантичное внимание ко всему, абсолютный, тотальный контроль.
Время заикается. Невроз – это узлы концентрации: (Исаак останавливается) книги, краны, секундные стрелки;
Исаак вытесняет все, с чем не может справиться, механическими процессами.
 
Перед тем, как выйти из дома, Исаак останавливается около зеркала, возвращая на место улыбку: главное – не потерять свой пластиковый протез. Любое проявление чувств легко превратить в подделку, необходимую только для искусственных связей, символического обмена.
Каждое состояние Исаак аккуратно подписывает: доброжелательность, радость, сочувствие, гнев.
(Дотронуться, улыбнуться, смеяться громче, чем следует, приобнять)
Исаак выхолащивает понятия: пустыми их проще встроить в обескровенные структуры. Пустота не оставляет место для случайности или срыва. Союз машин способен обеспечить любое необходимое взаимодействие. Никому нет дела до тонких различий: символический обмен вместо естественного взаимодействия, контроль вместо заботы, психоанализ вместо эмпатии.
Яблоки в его кабинете зеленые и блестящие, как муляжи для неонового рекламного снимка.

Исаак, кажется, срезал бы кожу со своего лица, чтобы заменить ее синтетическим волокном. 

     [*]
Время здесь вырождается, разделяется надвое: одна линия уходит вперед, увлекая за собой в Белвью, Омаху и Линкольн окончивших школу подростков; другая – соскальзывает в спираль, движется не вперед, а по кругу, от рождения и до смерти августовской жары.

Исаак вспоминает: выцветшие рекламные вывески, магазины, закрывающиеся до восьми, осы, поедающие птичьи трупы. Сколько лет назад? Двадцать? Тридцать? Хей-Спрингсу всё равно: он сбрасывает с себя десятилетия и ускользает, пыльный, веснушчатый, за холмы, как десятки и сотни мальчишек, выброшенных в поля алкоголиками и слабоумными.
Исаак уверен, что найдет все те же душные классы («будь проклята эта чертова кукуруза», шепчет косая надпись под вторым подоконником), те же карамельные яблоки на городских праздниках (сладкие, липкие), книги из местной библиотеки, легко заменяющие близких друзей; это не детство – детства Исаак не помнит. От детства Исаака остается только стопка одноцветных, аккуратно заполненных тетрадей да учебники без заломленных страниц и чернильных пятен.

В последний раз он появляется здесь одиннадцать лет назад: четвертый курс медицинского, окончательный переезд (Исаак не сентиментален и с оставшимися умирать вместе с городом связывается только изредка). Харпер тогда – всего лишь одна из двух злых улыбок, разодранные ссадины на острых локтях, шелушащаяся на спине кожа.

Харпер теперь – пауза, остановка. Та же улыбка, но теперь одна – черный провал вместо силуэта сестры, синяки на бедрах, звериный взгляд.
Харпер приходит, протягивая ему руку; Исаак сжимает её, но не торопится ставить на ноги.
Исаак планирует уехать из Хей-Спрингса максимум через неделю, но задерживается ещё на несколько дней.

— Родился и провел первые счастливые годы в Хей-Спрингсе. С Харпер до поры до времени был связан исключительно семейными узами: кузен, двоюродный дядя — кто будет разбираться с этими провинциальными родственниками? После школы был рекомендован к зачислению в Медицинский университет Небраски [University of Nebraska Medical Center], специальность — психиатрия. Старательность, ум и талант обеспечили ему успех и даже некоторое признание. Дальнейшую практику, возможно, проходил не в Омахе, а в более развитых центрах (но это оставляю на откуп вашего тщеславия). Возможно, что занимается не только работой с больными, но и научной деятельностью (небывалая интеллектуальная высота для воспитанника Хей-Спрингса! Думаю, администрация даже разрешит вам сделать его сторонником структурного психоанализа).
— Предполагаю (хотя это вовсе не обязательно), что интерес к психиатрии — от страха перед эмоциями (например, свойственными ему всплесками иррациональной агрессии) и желанием обезвредить их, превратив во что-то понятное. В доступные ему абстрактные, теоретические понятия, которые легко сложить в стройную и логичную систему, а значит — легко контролировать. Отсюда же — подростковый интерес к манипуляции чужими эмоциями, эмоциональному насилию, провокациям и другого рода интеллектуальным забавам. Исаак — антрополог, осмысляющий чужую боль в категориях эксперимента, а не этики или морали.
— Во время практики инициировал отношения со-зависимости с несколькими (несколькими в нашей интерпретации - это одна или две, а не десять) пациентками. Причины, по которым он в этом нуждается, предоставляю расписать вам (впрочем, если понадобится, могу провести мастер-класс по сочинению непроработанных травм). Исааку необходимо контролировать, подчинять больных людей, замыкать их мир на себе. Психиатр обладает абсолютной властью над некоторыми категориями больных, и ему, безусловно, невыносимо интересно, что именно с этой властью он может сделать, как влиять на восприятие реальности.
— В Хей-Спрингс Исаак предполагал вернуться совсем ненадолго: необходимо было решить дела с наследством и похоронами последнего оставшегося в живых близкого (!) родственника (отца, мать, вскормившую его тетушку — не так принципиально). Заинтересовавшись Харпер (и перспективой втянуть ее в ту же нездоровую связь, что и пациенток), задержался на неопределенный срок (необходимость вернуться на работу можно решить неожиданным продолжительным отпуском или чем-нибудь не менее логичным).

Предлагаемая внешность: Zachary Quinto

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХЕЙ-СПРИНГС

- Давайте уточним: Исаак - не психопат. Исаак не отличается высоким уровнем эмпатии, строгими морально-этическими нормами и склонен к манипулятивному поведению, но это проблемы несколько иного уровня и характера.
- Вы угадали: это будет абьюз, а мне нравится драматичность. Никаких положительных перспектив для развития отношений между Исааком и Харпер: это нездоровая связь, ненормальная, патологическая и глубоко порицаемая просвещенным сообществом. Здесь нечего сглаживать, украшать и романтизировать, зато сколько пространства для любителей разного рода безумия.
- Скорее всего, Исаак через некоторое время умрет (просто примите это). Вернее, будет убит: культом или же произволом Харпер (в зависимости от того, как вам больше хочется закончить историю: с ножом в горле или же с кукурузными зернами во рту).
- Имя, возраст и детали биографии можно корректировать. Разумеется, при этом я прошу вас выйти со мной на связь и обговорить серьезные дополнения и изменения. Мне очень хочется увидеть с вашей стороны инициативу и готовность интерпретировать образ по-своему.
- Персонажа (а заодно и уровень текстов) вы можете узнать подробнее, прочитав анкету. Я же, в свою очередь, прошу вас, перед тем, как придерживать персонажа, поделиться со мной своим постом, анкетой, заявкой, зарисовкой или же чем-то иным (кандидатский диссертацией, например, или письмом в поддержку политзаключенных).
- Пишу я достаточно медленно, поэтому скорости пост / сутки требовать от вас не буду.

ЗАЯВКИ ОТ ИГРОКОВ

the black angels – young men dead; fink – this is the thing; gem club – 252;
the black keys - grown so ugly; arctic monkeys – 505;

RONALD "RONNIE" SULLIVAN, 32 y.o.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Соленый ветер на сухих губах отдает железом; желтоватый вылизанный мир через диоптрии солнечных очков сужает зрительное поле. Как бы Салливан ни жаловал работать в будни, когда солнце встает на отметке двенадцать, нужно поторапливаться.
Звук отрывающегося скотча - рубашка отлипает от тела. Выбираясь из машины, он вытягивает ноги, мимолетно думает, как было бы славно спустится на пляж к вечеру, когда граница между небом и водой сотрется, почувствовать онемевшими пальцами, как перекатывается песок и как теплеет в желудке ирландский виски. Возможно через пару дней, когда дело закроют, он сможет себе это позволить. Рон не хочет быть здесь, не хочет быть сейчас собой. Тем не менее, он убирает очки в нагрудный карман, прищуриваясь.
Надо отдать Харту должное, добрались они быстро. Интересно, чувствует ли она, что это по-настоящему? Слышит ли, как Миранда Коллинз рыдает, уткнувшись заложенным носом в колени? Дышать тяжело, из-за слез темнота не имеет ни очертаний, ни глубины. Ей кажется, что её никто не слышит, и лучше бы это было так.
Харт что-то говорит. Она выглядит примерной домашней девочкой, заучкой с энциклопедией в голове. Цитаты из учебника она выдает за чистую монету, напрашивается, чтобы её похвалили. Она нервничает, быстро говорит и рада, что заполняет тишину.
Господи, у него не было напарника с тех пор, как он выпустился из академии. Испытательный срок, пару лет в дорожном патруле — обязательный этап крещения. Дэйв встречал его на перекрестках, как призраки из книг ужасов, с двумя стаканчиками кофе с кленовым сиропом из Старбакса и целлофановым пакетиком в кармане, где хрустел кошачий корм - так, что не только форма страдала, доставалось и обивке сиденья — крошки были повсюду, как и едкий запах химических консервов. Непрекращающиеся дожди в тысяча девятьсот восемьдесят третьем, постоянные вызовы: пропадали люди, бытовое насилие, ограбление, непристойное поведение, торговля наркотиками, попытка покончить с собой, поджог, угрозы инопланетян, спекуляция, проституция, мошенничество, подозрительные незнакомцы, застрявший в окне мальчик, фальшивая банкнота, сбежавшая собака, контрабандисты, обострившаяся шизофрения, мордобой в клубе. Они страдали от бессонницы, пили виски в баре после смены, думали, что скоро сойдут с ума и ждали чего-то по настоящему леденящего. Чего-то, что никогда не сможешь рассказать ни жене, ни шефу, ни на праздничном ужине, ни когда пропустишь лишний стаканчик среди таких же патрульных, как ты.
Других напарников к Салливану не ставили; с тысяча девятьсот восемьдесят пятого только кураторы.

Ямочки на щеках, спутанные волосы, вечная выпускница. Хмурая складка, пересекающая высокий умный лоб, скулы, очерченный красивый рот. Воротнички, рубашечки — игрушечные. Легко не воспринимать всерьез, несмотря на тонны информации в голове и замкнутую тонкую строгость. Сколько должно пройти времени, прежде чем Харт окончательно вырастет, изменится её тело и внутренности, и она перестанет бояться тех вещей, которые волнуют её сейчас. Прежде чем она перестанет нуждаться в ком-то вроде него, Ронни Салливана. Рон не льстит себе надеждой: это пройдет, как проходят подростковые увлечения, девочки вырастают из игр в "дочки-матери", спрятанной помады, постеров с Миком Джагерром, первого сексуального опыта. Это закономерность.
Слишком просто стягивать запястья над головой, тонкие, девчоночьи запястья, захваченный чувством темного удовольствия, жаждой и жадностью. Теплая восприимчивая кожа краснеет под расчетливыми прикосновениями, но Харт не просыпается. И Ронни ловит её, такую, раскрытую, непонимающую. Ловит её красивый рот, целует ладони, оставляет свои метки на изгибе шеи. Это жадно, жарко и совершенно не честно. Ронни хотел бы её съесть. Целиком. Он хотел бы её себе, только себе, в своих темных мутных пристрастиях, уступающих место благоразумию. И поэтому Харт стоит держаться от него как можно дальше. Она поймет эти простые вещи, когда повзрослеет, и инстинкт самосохранения убережет её от необдуманных глупостей. Это будет. Не сегодня и не завтра. В том будущем, которое они определят в соответствии с закономерностью.

Когда её разлагающееся тело нашли через полгода после исчезновения, Рон задает только один вопрос - где?

Участок в Хэй-Спрингсе оказался чуть более просторным, чем в Хьюстоне. Другой штат, другие правила. Это место напоминает ему о тех розовых домиках в Майами, мимо которых он проезжал, когда изображал учителя по делу о Ширли, пропавшем наркомане. Плитки выкладывались в ряд, складываясь в пряничный кошмар и походили на глазурь. Ронни иронично хмыкает. Взгляд Джонатана сверлит ему спину, но спина у Салливана свинцовая, за годы службы тренированная, ко многому привыкшая. Чтобы не представлял о нем Джонатан, правда гораздо хуже всех его самых извращенных фантазий. Ронни проводит руками по волосам. Несобранный жест, улыбка на лице - профессиональная, и вовсе не потому что он больной ублюдок - по мнению отдельных индивидуумов.
Время, когда он считал, что имеет право голоса, ушло - вслед за первой изношенной формой, окровавленной рубашкой, первым трупом. Он крутился в этом, как автомат - ни чувств, ни эмоций. Потерянное время. Оно несло за собой свинцовый привкус крови и туманило голову.
Девушка за стойкой, кажется, не слышит его шагов, увлеченная чтением не замечает тени, растекающейся по полу. Тусклые лампы с электрическим нервным звуком на мгновение затухают и загораются снова.
- Два шага вправо, будьте добры, вы загораживаете мне свет.
- Все в этом городе такие гостеприимные? - он не сдвинется с места, пока она не обратит на него внимание. - Вы не спросили, но я отвечу - Ронни. Ронни Салливан, новый помощник шерифа.
- "Очень приятно, Ронни, друзья зовут меня Луис" - вы это хотели услышать? Мы с вами не приятели. Умеет ли Ронни Салливан считать?
В архив он возвращается с горстью шоколадок, попрятанных в карманы, вареной грушей в пластиковом контейнере, стаканчиками гляссе и двойным ристретто. Его рубашка безжалостна смята и расстегнута на две пуговицы, жарко, губы пересыхают, а где-то играют живой джаз, по соседству умирают люди. Он выкуривает третью сигарету, тушит в пепельнице, в голове настойчиво крутится одна и та же мысль.

Помоги ей, Господи, кажется, он влюблен.

Предлагаемая внешность: Michael Pitt

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХЕЙ-СПРИНГС

- в тексте упоминается минимум три штата; хронология карьерного продвижения Ронни есть у меня в черновиках. заявка гнется и видоизменяется - не те вещи, из-за которых мне принципиально;
- персонаж специально прописан так, чтобы иметь возможность участвовать и влиять на события в Хэй-Спрингсе. закольцовываться на личном эпизоде - плохая примета;
- впрочем, и здесь есть подводное течение: в первую очередь, это история не о любви. интересует меня, как будут выглядеть отношения человека, которому жизненно необходимо получить другого в личное пользование, через что он готов переступить ради осуществления своих фантазий, и невольного участника этих замысловатых танцев с бубном, которому это все низачем не надо. при том, что Ронни, в общем-то, хороший человек. рано или поздно они будут друг с другом спать - самый доступный и легкий способ добиться видимости отношений, и поначалу Ронни это устраивает. но чем дальше, тем больше он понимает, что иметь только тело недостаточно. он хочет взаимности, хочет чувствовать, что в нем нуждаются, что это по настоящему.
интересно привести героев к обратной ситуации, когда Луис, несмотря на то, что ей пришлось пережить, вытянет Салливана, когда по логике вещей должна первой бросить камень ("кому-то и это весело" - ну мне, например);
- пример поста - хит сезона.